Концессия
Шрифт:
Он вынес ее из воды.
Она наглоталась воды, ее рвало, и она долго лежала на тюфяке из водорослей, смотря в небо, по которому мчались тучи.
— Ну, ничего особенного, — говорила она студентам. — Я не могла поступить иначе, я должна была броситься в море. Кунгас мог погибнуть вместе с грузом и людьми.
— Ты права, — соглашалась Точилина, — ты не растерялась, ты бросилась... В этом ты совершенно права. Но ты могла погибнуть. А зачем? Ведь на твоем месте должен стоять опытный рыбак.
— Нет, я права, — тихо сказала Зейд.
КОНЦЕССИЯ
—
С северо-востока усиленно тянул ветер. К утру должны были появиться тучи, сырость и холод, но сейчас на берегу лежал померанцевый отблеск солнца, и теплом отдавал песок.
Козару посмотрел в сторону советской рыбалки, на точки катеров, на свои ноги, до живота обутые в резиновые сапоги, окинул взглядом постройки и пошел готовиться к ночи.
За линией штормового прибоя поднимались сухопутные пристани, где выгружались выволоченные на берег кунгасы. От пристаней шли катки к ручным рыборазделочным и к консервному заводику, поместившемуся в длинных легких бараках. Ничего не стоило перенести этот заводик в любое место. Около пристаней и рыборазделочных беспорядочно толпились бараки рабочих.
В бараках поддерживали чистоту. Постели размещались на нарах, пол устилали свежие цыновки. В каждом бараке была своя баня, то есть бочка, в нижнюю часть которой вставлена железная коробка для угля, а тонкая труба выведена в окно. Примитивная, она тем не менее служила свою службу.
Козару жил в том бараке, где была кухня и где помещалось большинство синдо.
Когда доверенный вошел в барак, ванна была уже готова. Торжественный пар подымался к крыше. Козару со вздохом облегчения стянул сапоги и разделся. Крепкий, полногрудый, с легкой желтизной кожи, он от постели побежал нагишом и, издав губами звук удовлетворения, присел в воде на скамеечку и опустил крышку. Из прорезанного в крышке отверстия торчала над бочкой коротко остриженная голова с выпуклыми, начинающими пунцоветь щеками. Доверенный ритмически покрякивал, потирал живот, грудь, шею. В бочке он любил вспоминать прошлое и думать о будущем.
Прошлое — лестница борьбы. Из тьмы несуществования подымался Козару шаг за шагом. Он был беден. Но кто может мириться с бедностью, пусть мирится: бедность, когда она вынуждена, не есть добродетель. Козару торговал в Иокогаме мелкими кустарными изделиями — буддами из бронзы, олова и нефрита, лакированными шкатулками, коробочками, ящичками и ножами из слоновой кости, богами, богинями и героями, изделиями из кораллов, раковин и цветных камешков.
Европейская война подорвала благополучие молодого Козару. Основные его покупатели — иностранные туристы — перестали приезжать в Японию. Моря были опасны, всюду шныряли немецкие подводные лодки, без малейшего стеснения пускавшие ко дну пассажирские пароходы.
Коробочки из дерева, камня и слоновой кости покрывались пылью, стеклянные изделия тускнели. Козару в один грустный день, задвинув стенки магазина, ушел в море рыбачить. И вот он теперь — доверенный на рыбалке. Две тысячи иен лежат на его счету в Чосен-банке.
Таково прошлое. А будущее?.. Будущее, когда к двум тысячам припишут ноль. Никто так не понимает очарования денег,
Сидя в бочке, отдаваясь массажу пара, он думал о доме и даче на берегу Внутреннего моря, живописнейшего из морей земли. Сладкое волнение вызывало в нем видение себя около домашнего водопада, окруженного детьми, отдающегося отдыху, изучающего поэзию, господина и пайщика доходных предприятий.
— Ц...а! — чмокнул он, откидывая крышку и начиная действовать мылом.
И вот он уже на цыновке, белый, жаркий, обмахивается маленьким мохнатым полотенцем, а через три минуты — на нарах, в светлом ночном кимоно.
В соседнем бараке разместились новоприбывшие. И здесь тоже готовились к обряду вечернего купанья.
— Что делается на родине? — спросил костлявый рыбак со шрамом через левую щеку. От простуды голос его сипел, и рыбак поминутно откашливался.
— Кхе, кхе... Что делается на родине, а?
— Трудно платить аренду, — отозвался Урасима, — а с рыбой такие дела, что неизвестно, кто будет нашим хозяином.
— Мы об этом одним ушком слышали, — заметил Юмено, влезавший в это время в бочку, тонкий, гибкий, похожий на девушку. — Вам подвезло, много безработных... Вы где нанимались?
— В Хакодате через господина Каная.
— Знаю этого мошенника. Он меня устроил в прошлом году так, что при расчете я получил десять иен и еще был счастлив, что не приплатил, а многие остались должны фирме. На родине голодовка. Чорт возьми, с каждым годом все хуже... Никак не пойму, отчего это.
Камура пожал плечами.
— Засуха... дождя нет... который год.
— В старину риса хватало, — отрывисто сказал Скунэко, растирая икры куском пемзы. На его левой руке отсутствовал палец. В прошлом году он поранил руку при чистке рыбы, загрязнил, и палец пришлось отнять. — В старину риса хватало, — повторил он, — люди были лучше, земля была добрее. Э... да это все знают. О чем говорить, о чем спрашивать!
— Говорить есть о чем... — усмехнулся Юмено — Например, о том, как мы будем с тобой жить, когда вернемся на острова. Ты хочешь всегда жить так, как сейчас живешь?
— Э, — повел плечами Скунэко. — Знаешь старую пословицу: о будущем говорить — чорта тешить. Работай. Может быть, тебе удастся заработать сотни две иен. А там найдешь клад. Деньги, никто не спорит, хорошая вещь. Старики учили: деньги и в аду помочь могут.
Один за другим рыбаки лезли в бочку и отдыхали в пару, усталые за день тяжелого труда.
Когда все улеглись, Юмено подсел к новоприбывшим и рассказывал о порядках на рыбалке, о Козару, о синдо. Но он ничего не рассказал о себе. А история его была в достаточной степени любопытна. Он — сын мелкого чиновника, уволенного со службы в годы раннего детства мальчика. В течение ряда лет отец не мог найти постоянной работы. Семью посетили все беды безработицы: голод, нищета, семейные распри, завершившиеся, наконец, тем, что отец выгнал из дому мать, уверенный в ее супружеской измене. После школы Юмено поступил сигнальщиком на угольные шахты в Кюсю, но не вынес отсутствия солнца и воздуха и, нарушив контракт, бежал на шхуне. Несколько лет он плавал между портами Японии и Китая.