Концессия
Шрифт:
— Почему же несвоевременно?
— А потому, Краснов, чтоб устроить детский сад да еще с интернатом, материалец нужен, ручки и ножки нужны, а мы с планом не справляемся. Идея, повторяю, умная, а сомнения у меня есть. Соберу коммунистов, посоветуюсь.
В обеденный перерыв Гущин собрал коммунистов. Он ожидал, что многие будут сомневаться, особенно люди на возрасте: Святой Куст, машинист Пономарев и другие, — но коммунисты сразу подхватили мысль и повели беседу в плане немедленного ее осуществления. Тогда, боясь, что они потеряют под ногами почву, Гущин осторожно стал высказывать свои сомнения.
— Да ты что? — удивился Святой Куст, —
— Разве вы не знаете его? — усмехнулась Матюшина. — Это он, чтобы все взвесить и не дать промашки.
— В таком деле, товарищ Святой Куст, — несколько обиженно сказал Гущин, — нужно все обдумать, взвесить, да и не только в плане одного нашего завода, а в райкоме не мешает посоветоваться и с товарищем Свиридовым.
— Товарищ Свиридов, между прочим, просил тебе передать, — обыкновенным тихим голосом проговорил Краснов, — что он поддерживает предложение...
— Постой... тебя просил передать? А как он узнал про это предложение? Ты, что ли, сказал?
— Был такой разговор, товарищ Гущин.
Гущин нахмурился.
— Прежде чем со своим секретарем и со своей партийной организацией поговорить, ты, Краснов, сразу начал отнимать время у секретаря обкома!
— Да я не отнимал у него времени! Мы шли по Луговой. Он и говорит: рабочих рук на производстве нехватает, а ведь женщина у нас во Владивостоке попрежнему день-деньской топчется у плиты!..
— Это кто сказал: ты или он?
— И он сказал, и я сказал.
— Если он, то это похоже, — заметил Святой Куст.
— Вон какую огласку, оказывается, все уже приняло, — покачал головой Гущин. — И, смотри, как подвели: и инициативная группа, и пришли ко мне...
— Товарищ Свиридов о тебе сказал: «пусть обо всем сам подумает». Знает, должно быть, что ты неправильного не придумаешь.
— Ох, комсомолец, а льстит, — засмеялся Гущин. — В общем сегодня же изберем комиссию содействия, без особенного шуму, потихонечку да полегонечку, и пусть она пойдет да осмотрит офицерский флигелек. Сдается, проживал там командир полка или батальона. А коммунистам начать всюду и везде разъяснять о целесообразности участия женщин в заводском труде. Дело важности первейшей, и я чувствую, что мы вроде золотоискателей, которые набрели на россыпи... Есть им начало, а конца нет. Это, как говорится, вообще, что же касается нашего завода, успех этой идеи подымет нашу работоспособность. Будет столовая, будет детский сад, будут новые рабочие руки.
Худое лицо его, с закинутыми надо лбом волосами, всегда несколько суровое, стало нежным и мечтательным.
Матюшина сказала негромко:
— Вот о новых рабочих руках думаем, а иные старые позорят у нас свое рабочее звание.
— То есть?..
— То есть, товарищ Гущин, стыдно смотреть на Граффа.
— Я о нем тоже хочу говорить, — сказал Краснов. — Невозможно, он все время на поле. Правда, скоро матч, но нельзя же! И никого не слушает. Тренируется прямо до бешенства. И не один. Я иной раз думаю — не предложить ли ему перейти на другое предприятие.
Гущин долго молчал. Он, как и все, знал, что Графф не был отличником производства. Но ведь руководству завода нужно думать не только о плане, но и о том, чтобы завод занял подобающее место на предстоящих осенью физкультурных соревнованиях.
— На беседы он не поддается, — продолжал Краснов. — У него обо всем свое собственное мнение и заключается оно в том,
Коротко прогудел гудок — обеденный перерыв кончился. Гущин остался один в своем кабинетике. Растворил пошире окно, поглядел на склон сопки, покрытый густыми кустами сирени и черемухи. Оттуда тянуло медовым ароматом, острым легким запахом свежей молодой зелени. Из чащи вышла собака, остановилась, внимательно разглядывая заводской двор. Не найдя на нем ничего любопытного, опустила голову и трусцой побежала к бухте.
У Гущина у самого мелькала мысль о том, что жены рабочих — это ведь резерв, который давно пора двинуть на поле сражения. Но он как-то недодумывал до конца эту мысль. Все было некогда. А было некогда потому, что он соединял обязанности секретаря партийной организации и заводского комитета. Случилось это по причине недостатка людей на Дальнем Востоке. Свиридов сказал ему: «сочувствую, брат, однако придется поработать. Святой Куст человек толковый, да его нельзя снимать с производства. Беда в том, что старые большевики-дальневосточники перекочевали за Урал — обратная волна переселения. А как бы они пригодились сейчас здесь, на нашей пятилетке! Ничего не поделаешь, надо растить новых большевиков на месте, так мне и в ЦК сказали».
Этим недостатком людей объяснялось и отсутствие директора на заводе. Занимал эту должность по совместительству начальник городских механических мастерских Ергунов, который директором себя не считал и в бочарном деле в сущности ничего не понимал.
— Так, — сказал Гущин, возвращаясь к столу и смотря на графы своего плана, — как будто и точку можно поставить. Пойдем теперь к товарищу Ергунову, согласуем с ним вопрос о ремонте флигеля... Все-таки хозяин.
Директор занимал просторный кабинет. Посреди комнаты широко раскинулся многоящичный письменный стол, по правую сторону расположилась пестрая ковровая оттоманка, мягкие кресла стояли перед столом, а на самом столе синела свежая бумага. На ней блестела хрустальная чернильница. Лапоть-пепельницу заполняли не окурки (Ергунов не курил), а карандашные стружки. Перевернутыми колесиками самолетов блестели счеты. Бумаги лежали по отделам в красных и желтых папках. Ергунов любил красоту и порядок.
Календари, сроки заседаний и даже продолжительность их, точно вычисленная, висели на стенах, блистая зелеными, черными и красными полосами. На специальной полочке возвышался каталожный ящик с карточками. На них значились дела, подлежащие выполнению.
— Вот так бы я и все ваши бочарные дела устроил, — говорил он, — да не понимаю я их... Дерево есть дерево, материал отсталый, еще во времена праотца Ноя бочки для вина делали из дерева. Вот загляните ко мне в механические мастерские, поинтересуйтесь... Металл, товарищи, это — современность, а дерево — рудимент.
— Рудимент или не рудимент, — обижался Гущин, — а люди без бочек не обходятся. АКО знаете на что надеялось? Что вы здесь приживетесь и в конце концов раскланяетесь со своими механическими мастерскими. Механических мастерских у нас с десяток, а бочарный завод — один. И всесоюзного значения! Ей-богу!
— Вы уж, Гущин, наговорите мне! Нет уж, в доисторический век я не пойду...
Ергунов приезжал на завод через день. Сегодня как раз был его день.
Перед самым гудком дверь распахнулась, и в кабинете оказались два самых беспокойных человека — Гущин и Краснов. Они развалились в креслах и положили руки и кепки на стол.