Кондор улетает
Шрифт:
Правый мизинец Анны вдруг заныл. Резко и сильно. Это случалось, только когда она бывала расстроена.
— Послушай, — сказал Роберт, — я что-нибудь не то сказал?
Она медленно повернулась к нему. Это ее муж, и она едет с ним на свадебный прием. Она поглядела ему в глаза и почувствовала, как ее раздражение проходит. То же она порой испытывала в часовне, когда хору особенно удавался грегорианский гимн. Словно тихие струи катились по спине, по бугоркам позвонков и маленькими волнами омывали голову изнутри.
— Ты прелестна, — сказал он, беря ее руку, на которой блестели
Она все еще разглядывала цвет его глаз. Ее жизнь, сказала она себе, следует своему предназначению. Она была совершенно счастлива.
К середине дня она купалась в счастье. В загородном клубе (украшен он был безупречно, отметила она про себя, все было таким, как следовало) она выпила два бокала шампанского, простояла несколько часов, встречая гостей, станцевала с Робертом и с отцом.
День катился точно по ее плану. На хорошо смазанных колесах. Под нежные скрипки оркестра она танцевала со своими дядьями и кузенами, с восьмидесятилетними старцами, еле передвигавшими негнущиеся ноги, с двенадцатилетними мальчиками, такими маленькими, что она смотрела сверху на их напомаженные затылки. Потом выпила еще шампанского, в голове у нее зашумело, ей стало легко и весело. На белом атласе у нее на плече розовело пятнышко пудры. Она его смахнула.
— Я знаю, кто это, — сказала она Роберту. — Кузина Лоретта. Только она пудрится такой пудрой. Вон та дряхлая старушка, видишь? С лиловыми цветами на шляпке. Из-за этой пудры лицо у нее кажется совсем зеленым.
Роберт сказал:
— Все это твои родственники?
— Ну, тут есть и папины деловые…
— Этих я знаю, — перебил Роберт. Он взмахом руки обвел переполненный зал. — Но кто остальные?
— Родственники, наверное. По крови и через брак.
Ее вдруг охватило горячее сочувствие к нему. Его родных на свадьбе не было. Он сам не захотел никого позвать. Не надо, сказал он. Я не хочу. И вот он стоит один.
Но теперь у него будет семья и дом. Она позаботится об этом.
Ею овладело чувство… но какое? Она даже испугалась его напряженности. Словно ей следовало что-то объяснить ему, сказать какие-то слова, фразы, которые ускользали от нее.
— Роберт, — сказала она торжественно, — я люблю тебя.
В ответ он подмигнул ей.
Через полчаса маленький Питер Гондольфо свалился в бассейн с рыбками. Он ударился головой о мраморный край, кожа на лбу у него лопнула, как дыня, и по лицу потекла кровь. Остальные дети молча стояли вокруг и глазели, разинув рты. Малыш выкарабкался из бассейна, даже не заплакав, настолько он был оглушен, и направился в главный павильон, оставляя на сверкающем полу пятнышки крови. Его мать испустила пронзительный вопль. Кто-то что-то крикнул, и оркестр перестал играть.
— Что это? — Роберт вздрогнул.
— Кто-то из детей ушибся, — спокойно ответила Анна. — Я была уверена, что этого не миновать. Но меры уже приняты.
Вопли начали стихать и вдруг вовсе смолкли. Снова заиграл оркестр.
— Что, они умерли? — сказал Роберт.
— У бокового подъезда стояла папина машина — на всякий случай. Я уговорилась
— Ты все предусмотрела, — сказал Роберт. — Удивительно.
— Ты еще не видел, какой цирк мы устроили для детей.
Поле для гольфа за зданием клуба усеивали полосатые шатры. Жаркий июньский воздух был пропитал звериной вонью.
— Откуда все это взялось? — спросил Роберт.
— Я ведь сказала тебе. Это цирк. Только неопасные животные, Роберт, — добавила она.
За шатрами, покачиваясь, прошли два слона. Они были выкрашены золотой и белой краской, их попоны сверкали стразами. Погонщики в золотистых шелковых одеяниях сидели у них на головах, а в паланкинах разместились дети. Они смеялись и размахивали руками.
— Слоны?
— Сейчас — для детей. А потом, когда стемнеет, я думала устроить романтические прогулки. Мы с тобой можем поехать первыми.
— Если мы еще будем здесь… А что там есть еще?
— Ну, клоуны, как обычно. Воздушные гимнасты. И фокусник. Он будет учить их делать фокусы.
— А шпагоглотатель?
— Ты надо мной смеешься.
— Да, сударыня, свадьба что надо.
— Роберт, я хотела, чтобы этот день у всех остался в памяти. Со взрослыми легче — побольше икры, цветов и музыки. Но мне хотелось, чтобы и дети помнили.
Роберт развел руками. Он не любил этот жест, но ничего не мог с собой поделать.
— Ну, они не забудут.
К вечеру, когда жара спала, праздник стал шумным и пьяным. Маргарет и какие-то ее друзья («Кто они?» — спросила Анна) вытащили рояль на веранду, и черноволосый юноша забарабанил по клавишам. Джазовая мелодия диссонансом врывалась в мягкие звуки струнных инструментов, доносившиеся из бального зала. Маргарет танцевала одна, ее лицо раскраснелось, розовое платье смялось и поблекло от жары.
— Роберт, посмотри, что за ребенок, — сказала Анна. — В пять утра она уже была в моей комнате.
— Ребенок? Да ведь между вами нет и двух лет разницы.
Перед его глазами не маячило перевернутое ухмыляющейся лицо, и она не сумела бы объяснить.
— Но я замужняя женщина, — сказала она.
— Ну, не совсем, — сказал Роберт, — не совсем.
Она решила, что будет приличнее не расслышать его слов.
Когда стемнело, они тихонько ушли. Их ждал новый «студебеккер». Его выбрала Анна — «паккард» или «бьюик» для них не годился.
Маргарет догнала их у выхода.
— Такой свадьбы у вас уже никогда не будет, — сказала она, улыбнувшись чуть криво. — Ты знаешь, что епископ напился?
— Ну, право же! — сказала Анна.
— Не смотри на меня сверху вниз. — Маргарет сделала быстрое па, как в чарльстоне. — Я хорошая католичка… А ты выпустишь концы фаты из окна, когда вы исчезнете в сиянии заката?
— Поди выпей еще, сестричка, — сказал Роберт. — Хотя ты и так уже хороша.
— Одно шампанское. — Улыбка Маргарет стала шире. — Это благочестивый католический выпивон. Только поглядите на всех этих священников: в баре прямо-таки торжественное богослужение.