Кондотьер: Ливонский принц. Король. Потом и кровью
Шрифт:
– Вот, господин королевич, – рында указал рукой на молодых людей. – Личная твоя охрана. Все как один – кромешники.
Кромешники… Господи, так ведь опричников именовали! А что, рожи вполне подходящие… такие и саблей махнут, не моргнут глазом.
– Ну, в покои так в покои, – придя в себя, Леонид решительно махнул рукою. – Посмотрим, что там царь-батюшка за шмотки прислал.
Опричники удивленно переглянулись, рында же радостно засмеялся и одобрительно кивнул:
– Ай, молодец, Арцымагнус Крестьянович, ай, молодец! Третий день в Москве, а уже и по-нашему, по-русски
Парни тоже заулыбались. Девчонки хмыкнули. А старик угрюмо вздохнул.
Пошли. Первым – рында, за ним Арцыбашев, следом – конвоем – опричники. Девки и старик, любопытствуя, шествовали на некотором отдалении. Выйдя из-за кустов, вся процессия очутилась на широкой дорожке, ведущей от Тайницких ворот в глубь Кремля… в царские палаты!
Леонид только глянул вокруг, как сразу дух захватило и дыхание сперло так, что закашлялся. По правую руку его сиял золотым куполом Архангельский собор, слева же сверкали купола собора Успенского. На папертях у церквей толпился народ в длинных цветных кафтанах и отороченных мехом – несмотря на июнь – шапках. Завидев идущих, толпа поспешно расступилась; многие улыбались, кланялись, даже кидали вверх шапки и что-то кричали, опять же вполне доброжелательно и радостно. Видать, тот, за кого приняли сейчас – а ведь приняли же, обознались! – Арцыбашева, был здесь достаточно популярен.
Как его обозвали-то? Арцымагнус, блин, Крестьянович… Улыбаясь толпе, Леонид хмыкнул. По-русски, вишь, говорить наловчился. Та-ак… А не с тем ли немцем его спутали, который в подвале… в подземелье остался? Да так и есть. А что, ежели тот вскорости выберется? Это что же, выходит, он, Леонид Федорович, самозванец? Пусть поневоле, но все-таки.
Арцыбашев посмурнел лицом. Что во времена Ивана Грозного делали с самозванцами, он себе представлял прекрасно: «первым делом – на кол посадить, а уж опосля…» Черт, как-то надо спасаться, что-то думать. Хотя что тут и думать-то? В подвал пробираться, улучив момент. Не сейчас, позже…
Странно, но то, что он сейчас очутился вдруг в шестнадцатом веке, молодого человека ничуть не смущало. В животе, правда, холодело – времечко-то лихое! Да и царь Иван Васильевич – тот еще деспот. Все так…
Однако если можно было попасть в тысяча девятьсот восемьдесят первый год, то почему нельзя в шестнадцатом веке оказаться? Выбраться отсюда поскорей – всего-то и дел… Да, еще бы хорошо убедиться, что все это не инсценировка, не историческая реконструкция.
Не, не реконструкция. Вон, народ какой… истовый. Так не сыграешь. Бежать! Бежать отсюда скорей. При первой же возможности.
Обойдя Успенский собор, рында, а следом за ним и Лёня с опричниками, зашагали в сторону Никольской башни, возле которой виднелись какие-то узорчатые хоромы, сложенные из крепких бревен. У резного крыльца стояли двое часовых в пластинчатых, с кольчужными рукавами и подолом, бронях и с алебардами-бердышами на плечах. Насколько помнил Арцыбашев, брони такие назывались бахтерцами.
При виде «королевича» воины поспешно посторонились. Рында с опричниками на крыльцо не пошли – встали рядом с караульными и поклонились.
– Тута тебя ждать и будут, –
Поднявшись на крыльцо, Арцыбашев в задумчивости замедлил шаг. Куда теперь идти-то? Где выделенные ему покои? Спросить у опричников – мол, подзабыл? Не-ет, с этим мордами лучше лишний раз не общаться, лучше у кого другого спросить. Должна же здесь быть дворня, слуги…
– О, майн герр! – едва не сбив Леонида с ног, на крыльцо выскочил лохматый мальчишка, одетый вполне по-европейски – в узкие штаны-чулки с небольшими буфами, желтую кожаную жилетку и серовато-белую, похоже давно не стиранную, сорочку с заштопанными рукавами. Все серенькое, невзрачненькое, грязноватое…
– О, майн герр, ваше высочество… – парень говорил по-немецки. – А я вас везде ищу! Я почистил ваше платье, ваше высочество, и до блеска надраил башмаки, и накрахмалил брыжи, и… но тут явились московские варвары, принесли свою варварскую одежду… очень дорогую, майн герр, но весьма неудобную.
– Веди в комнаты, – вспомнив немецкий, распорядился беглец. – Показывай одежду.
– Да-да, майн герр, да-да! – парнишка радостно улыбался, узкое лицо его сияло, казалось, самой искренней радостью… впрочем, под левым глазом растекался вчерашний синяк.
– Забыл сказать, только что заходил герр Андреас Стчелкалов, канцлер, напомнил, чтобы вы были обязательно в их одежде, мол, так принято… и будет приятно кесарю.
Мальчишка трещал по-немецки без умолку, словно сорока, однако, к своему изумлению, Арцыбашев почти все понимал. А что не понимал, то угадывал.
– Вот, майн герр! Я даже не знаю, как все это надевать! Ой… а на вас-то что за кафтан? Вроде вы не в этом выходили… Ого! Вы вылечили свой глаз, господин?! Так что совсем незаметно… О, эти русские – настоящие колдуны! Я тут услышал…
– Меньше болтай! – сурово осадил Лёня. – Давай, помогай одеваться.
– Яволь, майн герр! – парнишка поспешно вытянулся, в больших светло-серых глазах его явно промелькнул страх.
Посередине просторной, со слюдяным окном и изразцовой печью, горницы, куда следом за юным слугой вошел Арцыбашев, стоял огромный, обитый железными полосами сундук с распахнутой крышкой. В сундуке же…
В сундуке же чего только не было! Полотняные и шерстяные штаны, вышитая по подолу и вороту рубаха, длинная, голубого шелка, курточка, называемая зипун, тяжелый парчовый кафтан, щедро усыпанный жемчугом, еще что-то типа широкого распашного плаща с рукавами – ферязь, затканная золотом. Еще – сапоги, кушаки, пояса, шапки…
И в довершение ко всему этому великолепию совершенно роскошная подбитая соболями шуба. Точно такая же, какую грозный царь жаловал «хороняке и смертному прыщу» Якину в знаменитом фильме Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию». Да-да, точно такая же.
– О, майн герр! – сверкнув глазами, восхищенно присвистнул слуга. – Это сколько же все это стоит?! Думаю, никак не меньше двух сотен талеров! Даже – три сотни! Мое жалованье за двадцать пять лет! Ах, как вас ценит император Руси, как все здесь вас уважают, майн герр… и не только здесь, но и по всей Ливонии… А когда вы станете королем…