Кондотьер: Ливонский принц. Король. Потом и кровью
Шрифт:
Захваченные Карстеном когги были быстро поставлены под ружье – туда добавили пушек и воинов, кроме того, местные бюргеры вооружили еще три корабля, так что теперь эскадра включала семь достаточно крупных судов, не считая всякой рыбацкой мелочи, тоже вооруженной. С тем и пошли к Эзелю, дав прощальный холостой залп.
Все жители Нарвы высыпали на набережную, махали платками и шляпами, желая эскадре удачи. В церквах звонили колокола, в прозрачно-голубом небе, крича, парили белокрылые чайки. Карстен Роде, одетый в серый английский камзол, стоял на корме и вежливо кланялся.
– Да здравствует король! – кричали с берега. – Слава его величеству доброму королю Магнусу! Слава!
Слышать такое было приятно.
Выйдя в море, суда дружно повернули на юго-запад – к Эзелю, и, подняв паруса, пошли круто к ветру, поднимая бушпритами белые барашки волн. Ощутимо качало, палуба то и дело проваливались под ногами, но Леонид, как ни странно, совсем не чувствовал приступов морской болезни. Может быть, потому, что испытывал сейчас самый настоящий восторг! Крепкие корабли, воины, пушки – этакое настоящее морское приключение, когда ветер в лицо… и вполне безопасно – что еще надо для счастья?
По пути к Эзелю по правому борту далеко в море белели несколько парусов, быстро, впрочем, исчезнувших. Видать, забоялись!
Ближе к вечеру в кормовой капитанской каюте – салоне – накрыли стол, и сам король освятил своим присутствием трапезу, затянувшуюся далеко за полночь. Здесь, на Балтике, расстояния не были столь велики, как в океане, и моряки не отказывали себе в кулинарных изысках. Естественно, это касалось лишь офицеров, а вовсе не рядовых членов команды.
Ночь прошла спокойно, а утром, едва забрезжил рассвет, впереди показались чужие паруса.
– Один, два… восемь… – глядя в подзорную трубу, негромко считал Карстен Роде. – Десять… пятнадцать…
Пятнадцать! И это были явно не друзья.
Его королевское величество приложил окуляр к правому глазу. На мачтах быстро приближавшихся судов горели красные с золотыми крестами вымпелы, на корме трепетали синие флаги Швеции.
Шведы… Ну, кто же еще-то?
Пять крупных судов с четырьмя мачтами и высокими надстройками на корме и носу – адмирал именовал сии корабли «каракки», – две каравеллы, когги, еще какая-то мелочь…
– К бою! – приказал Карстен Роде.
На грот-мачте взлетел к небу сигнальный вымпел: «Готовься к бою и делай как я». Бросились к бортовым орудиям канониры. Заняли свои места корабельные стрелки-мушкетеры, ландскнехты тоже примостили на бортах мушкеты. Выполняя адмиральский приказ, полезли по вантам матросы.
Приставленный к его величеству старший помощник капитана – русский помор Силантий Сергеев, поясняя, что-то сказал по-немецки или по-датски.
– Говори ты по-русски, – тут же попросил король. – Я все же вассал царя Ивана и все хорошо понимаю.
Старпом вытянулся:
– Слушаюсь, господине король! Сейчас будет жарко. Не соизволите ли пройти в каюту?
– Нет, – отмахнулся Магнус. – На кораблях мои воины, и какой же я буду король, коли не воодушевлю их своим примером? А потому, Силантий, давай, поясняй мне, что здесь происходит, почему
– Правильно не верится, ваша милость, – хмыкнул помор. – Чтоб наш адмирал да от кого-то бежал?! Посейчас свеи ринутся за нами в погоню, мы их обойдем и отберем ветер.
– Как это – отберем ветер?
– А вот, ваша милость, увидите!
– Увижу… хм…
Честно сказать, что там делалось впереди, по ходу судна, с капитанского мостика, расположенного на высокой корме, было не видать вовсе! Мешали паруса. Потому имелась в парусном флоте такая должность – впередсмотрящий. По сути глаза капитана.
Вот и сейчас, пока не повернули, вражеский флот перестал быть виден и показался лишь немного погодя, теперь уже по левому борту. И как-то так очень хитро – и быстро! – вышло, что ливонские суда вдруг зашли противнику в корму, да так ловко, что паруса последних, движущихся в кильватерном строю – друг за другом – шведских судов, обвисли. Часть ветра перекрыли паруса ливонев! Это и значило – отобрать ветер. Нет ветра – нет и движения, а нет движения – это смерть.
Едва суда Карстена Роде подошли к шведам на расстояние метров сто, адмирал незамедлительно скомандовал поворот оверштаг – круто к ветру. Матросы полезли на ванты, заскрипел штурвал…
– Тут все дело, чтобы все разом действовали, – сжимая в руке богато отделанный пистоль, стоящий как четыре мушкета, охотно пояснял старпом Силантий. – Рулевой да боцман с матросами. Чтоб паруса и руль… чтоб вместе… понимаете, господин король?
– Понимаю. Чего уж тут непонятного!
Между тем, резко повернувшие корабли продолжали двигаться по инерции. Высокая резная корма вражеского судна вдруг выросла прямо перед глазами его величества – как в известных стихах: весомо, грубо, зримо. Настолько зримо, что были видны бегущие по надстройке моряки и шведские офицеры в кирасах.
– Главное, вовремя повернуть, – явно волнуясь, старпом продолжал давать пояснения. – Тут опыт нужен. Чуть немножко – и врежешься во вражью корму, бушприт поломаешь с блиндом. А без блинда труднехонько потом поворачивать, как лоханка станешь, тут-то тебя и…
Пушки бабахнули разом! Так, что чужая корма с грохотом разлетелась в щепки, а людей словно сдуло ветром. Правда, разглядеть это все стало возможно уже гораздо позже, минут через пять, когда ветер унес пороховой дым, настолько плотный, что какое-то время не просто ничего не было видно, но и даже стало трудно дышать. Да уж… при такой видимости особенно много не постреляешь.
Когда дым рассеялся, стало видно, что и шведы не такие уж дураки. Неповрежденные суда живенько перестраивались по ветру, ибо ветер – это движение, а движение – это маневр, жизнь!
Царский адмирал хорошо понимал это и, снова совершив поворот, велел поднять все паруса и дальше уже пошел полным ходом, по прикидкам Леонида, километров двадцать – двадцать пять в час.
Тем временем канониры уже успели перезарядить пушки, а ландскнехты – мушкеты. И вновь прозвучал приказ адмирала:
– Готовсь!