Конец фильма
Шрифт:
— И что теперь? — обратился он к оператору.
— Полный засвет. Ее проявили как сто.
— Там хоть что-нибудь можно рассмотреть?
— Можно. Перфорацию.
— Людмила Андреевна, — Денис укоризненно посмотрел на Успенскую, — что же мы столько времени потеряли?
— Вам этого не понять, — зашипела на него операторша. Так в старых фильмах партизаны шипели на фашистов. И вдруг она скуксилась, зашмыгала носом: — Я вас очень прошу, пожалуйста… Не говорите Мише и Марику… Я сама им все скажу…
Грязнов
Денис и Морозов быстрым шагом вышли на улицу, где была припаркована машина.
— Старая дура! — Грязнов бросил коробку с пленкой на заднее сиденье и стал щелкать кнопками мобильника.
— Не скажи… — мягко возразил Морозов. — Я ее как раз понимаю. Когда молодые подпирают, старикам нужно быть безупречными. Ты что — столько пленки в браке…
— Алло, это я! — Денис привалился к нагретому солнцем капоту. Щербак, ты? Скажи Самохе, пусть возьмет кого-нибудь, кто у нас свободен, и дует на «Мосфильм». Тут посторонний заходил в цех обработки пленки…
— Не киностудия, а проходной двор, — теперь уже согласился Морозов.
— Надо поспрашивать, может, кто видел. Если получится, составить фоторобот. Да, что там у тебя с кассетой? А молотком пробовал? В мастерскую? Сам отвез? Только утром? Ну и работнички! Ладно, передай Самохе и — отбой.
— Ты про Максимова не забудь, — сказал Морозов.
— Максимова я обязательно покручу. Но сейчас это главное. — Денис кивнул на коробку с пленкой, спрятал мобильник в карман и посмотрел на Морозова так, будто искал у него последней защиты. — У нас там столько дел висит, а я ничем другим заниматься не могу. Физически.
— Это бывает.
— И совершенно не знаю, что делать дальше…
— Начни с экспертизы, у тебя же есть связи.
— Я не об этом… Вообще…
— Плыви по течению, вынесет. Главное — не торопись. Ага?
— Ага…
Денис заметил Елену лишь тогда, когда она начала стучать в окно задней двери его машины.
— Задумался… — сказал он, когда Лена села рядом с ним. — Только я не домой. Но до метро подброшу.
— А можно я просто с тобой покатаюсь?
— Можно…
— Понимаешь, я сегодня все свои дела сделала, и теперь…
— Я все понимаю.
Он не сводил взгляда с ее ярко-белой кофточки. Ему всегда казалось, что для траура приличествует какая-то другая цветовая гамма.
На набережной они застряли в пробке. Видимо, где-то впереди была большая авария.
— Мою
— Куда?
— В Бад-Штрасбург.
— Это где?
— В Германии.
— Когда?
— Через две недели. Варшавский завтра летит, там кинорынок открывается. А у меня паспорта заграничного нет.
— Почему?
— Старый закончился, а новый не успела сделать. Все так неожиданно.
— Да уж… Что-нибудь придумаем, у меня в ОВИРе знакомый работает.
— Было бы здорово… Но я не для этого про фестиваль…
— Перестань.
Взгляд Грязнова остановился на большом придорожном плакате, который рекламировал бензин какой-то нефтяной компании.
— Плыви по течению… — тихо сказал он.
Дверь долго не открывали. Наверное, просто не слышали звонка. До Дениса отчетливо доносились детские крики и громкая музыка. Наконец на пороге появилась толстая женщина в халате и чалме, сделанной из полотенца.
— Здравствуйте, моя фамилия Грязнов.
— Проходите. — Хозяйка пропустила Дениса в прихожую. — Тапочки сами выберете, какие больше понравятся. Только я очень вас попрошу. Эдуард Николаевич болеет, так что вы не долго.
Музыка зазвучала еще громче. По коридору с гиканьем промчались четверо мальчишек с игрушечными пистолетиками в руках. Они играли в войнушку.
— Мам, а чего папа не хочет, чтобы мы его в плен брали? — заканючил самый младший из них.
— Отстаньте от папы, ему плохо.
— Он умрет? — Радостная мордашка мальчишки сделалась плаксивой. Так быстро настроение может меняться только у маленьких детей.
— Не говори глупостей! Иди играй! — Женщина распахнула перед Грязновым дверь в комнату.
Лидский лежал в кровати, укутанный теплым одеялом. Вокруг горла шерстяной шарф, на лбу — грелка.
Следователей по особо важным делам Московской городской прокуратуры тоже иногда валит с ног банальный грипп. А следователем Эдуард Николаевич Лидский был классным, — во всяком случае, именно так Грязнов-старший отзывался о своем старинном приятеле. Приятель этот был настолько старинным, что его домашний телефон удалось отыскать не без труда. Зато на встречу с «племяшом» Славы Грязнова Лидский согласился сразу, несмотря на свой недуг.
— Добрый вечер, Эдуард Николаевич…
— Привет… — Лидский вытянул из-под мышки термометр.
— Сколько?
— Тридцать восемь и семь. Это заразно, так что близко не садись… Дай я на тебя посмотрю.
Денис сел на краешек стула. Музыка продолжала грохотать.
— Совсем не похож, — через какое-то время констатировал Эдуард Николаевич. — Рыжий, смотри-ка. Ты-то почему рыжий?
— Так получилось.
— Давненько мы с твоим дядькой не встречались… Он мне что-то в двух словах пытался объяснить…