Конец главы. Том 1. Девушка ждет. Пустыня в цвету
Шрифт:
– Не возражаете, если я буду говорить откровенно?
– Конечно, нет!
– Тогда я скажу, что предпочёл бы вовсе не получать извинений, чем знать, что обязан ими симпатии, которую вы питаете к одному из членов моей семьи.
– Видите ли, – помолчав, произнёс Халлорсен, – я не могу снова написать в «Тайме» и заявить, что ошибался, когда приносил эти извинения. Надо думать, они этого не допустят. Я был очень раздражён, когда писал книгу. Я сказал об этом вашей сестре и это же повторяю вам. Я утратил тогда всякое чувство жалости и теперь раскаиваюсь в этом.
– Мне нужна не жалость, а справедливость.
– Бесспорно одно: ваше неумение справиться с этой шайкой окончательно обрекло меня на провал.
– Согласен. Но скажите, я подвёл вас по своей вине или потому, что вы возложили на меня невыполнимую задачу?
С минуту мужчины стояли, глядя друг другу в глаза и не произнося ни слова. Затем Халлорсен протянул руку.
– Будем считать, что виноват я, – сказал он.
Рука Хьюберта порывисто потянулась к нему, но на полпути остановилась.
– Одну минуту. Вы так говорите, чтобы угодить моей сестре?
– Нет, сэр, я так думаю.
Хьюберт пожал ему руку.
– Вот и великолепно! – воскликнул Халлорсен. – Мы не ладили, капитан, но с тех пор как я побывал в одном из ваших старинных поместий, я понял, почему так получилось. Я ожидал от вас того, чего вы, классический англичанин, не можете дать, – открытого выражения ваших чувств. Вижу, что вас надо переводить на наш язык. Я этого не сумел. Потому мы и ходили вслепую друг около друга. А это верный способ испортить себе кровь.
– Почему – не знаю, но кровь мы друг другу попортили как следует.
– Ну, ничего. Я не прочь ещё раз начать всё сначала.
Хьюберт вздрогнул.
– Я – нет.
– А теперь, капитан, позавтракаем вместе, и вы расскажете мне, чем я могу вам быть полезен. Я сделаю всё, что вы скажете, чтобы исправить свою ошибку.
Хьюберт помолчал. Лицо его было бесстрастно, но руки слегка тряслись.
– Всё в порядке, – сказал он. – Это пустяки.
И они вошли в ресторан.
XIII
Если на свете есть что-нибудь бесспорное, – в чём с полным основанием можно усомниться, – так это то, что все дела, связанные с государственными учреждениями, пойдут не так, как рассчитывает частное лицо.
Более опытная и менее преданная сестра, чем Динни, просто держалась бы от греха подальше. Но опыт ещё не научил девушку, что письма обычно оказывают на важных персон воздействие, прямо противоположное тому, какого ожидает пишущий. Задев amour-propre [8] лорда Саксендена, чего, сталкиваясь с государственными деятелями, следует всемерно избегать, письмо привело лишь к одному результату: пэр решил устранится от этой истории. Неужели эта молодая особа хотя бы на минуту могла предположить, что он не заметил, как американец увивался вокруг неё? Словом, – о незримая ирония, присущая всем человеческим делам! – извинения Халлорсена лишь обострили щепетильность и подозрительность властей, и за два дня до конца своего годичного отпуска Хьюберт был извещён о продлении его на неопределённый срок и о переводе на половинный оклад впредь до результатов расследования, предпринятого в связи с запросом, который был сделан в палате общин майором Мотли, членом парламента. В ответ на заявление Халлорсена этот преисполненный гражданских чувств воин опубликовал письмо, где спрашивал, следует ли понимать, что убийство человека и факт порки,
8
Самолюбие (франц.).
Получив извещение о том, что отпуск его продлён, Хьюберт отправился в военное министерство. Он не узнал там ничего утешительного, кроме того, что в дело «впуталось» боливийское правительство, как неофициально сообщил ему один знакомый. Эта новость не вызвала особых опасений в Кондафорде. Никто из четырёх молодых людей, – Тесбери все ещё гостили там, а Клер гостила в Шотландии, – не придал значения новому повороту дела, так как никто из них ещё не представлял себе, до чего может дойти бюрократия, когда её машина пущена в ход. Однако генералу всё это показалось настолько зловещим, что он немедленно уехал к себе в клуб.
В этот день, после чая, натирая мелом кий в бильярдной, Джин Тесбери ровным голосом спросила:
– Что могут означать эти новости из Боливии, Хьюберт?
– Всё, что угодно. Я, как вам известно, убил боливийца.
– Но ведь он покушался на вашу жизнь!
– Да, покушался.
Она отставила кий; её смуглые тонкие и сильные руки сжали борт стола. Она неожиданно подошла к Хьюберту, тронула его за руку и сказала:
– Поцелуй меня. Я – твоя.
– Джин!
– Хьюберт, довольно рыцарства и прочей чепухи. Ты не должен страдать в одиночку от всего этого свинства. Я разделю твою судьбу. Поцелуй меня.
Поцелуй был дан – долгий и отрадный для обоих. Потом Хьюберт опомнился и сказал:
– Джин, это немыслимо, пока мои дела не наладятся.
– Конечно, они наладятся, но я тоже хочу помочь их наладить. Поженимся поскорее, Хьюберт! Отец может выделить мне сотню в год. Сколько наскребёшь ты?
– У меня триста в год своих и половинный оклад, но я могу его лишиться.
– Итак, твёрдых четыреста в год. Люди женятся, имея куда меньше.
К тому же это только временно. Словом, можно жениться. Где?
Хьюберт задыхался.
– Когда шла война, – сказала Джин, – люди женились не раздумывая.
Они не ждали, пока мужчину убьют. Поцелуй меня ещё.
Хьюберт задохнулся ещё больше. Джин обвила ему руками шею. Гак Динни и застала их.
Не отнимая рук. Джин бросила:
– Динни, мы решили пожениться. Как ты думаешь, где лучше? В муниципалитете? Оглашение – это слишком долго.
Динни судорожно глотнула воздух.
– Я не думала, что ты так быстро сделаешь предложение, Джин.
– Пришлось. Хьюберт набит дурацким рыцарством. Нет, отец не согласится на гражданскую регистрацию. Почему бы нам не исхлопотать особое разрешение?
Руки Хьюберта, обнимавшие плечи Джин, отстранили девушку.
– Будь серьёзней, Джин!
– А я и так серьёзна. Если получим особое разрешение, никто ничего не узнает, пока всё не кончится. Значит, никто и возражать не будет.