Конец главы. Том 1. Девушка ждет. Пустыня в цвету
Шрифт:
– Не надо мне хорошего длительного путешествия! Я хочу остаться дома и помочь вам обоим.
Генерал пристально посмотрел ей в лицо.
– Мне стыдно их брать, – сознался он. – Я сам виноват, что не справился.
– Папа! Ты же никогда ничего на себя не тратишь!
– Просто не знаю, как это получается, – там мелочь, здесь мелочь, а глядишь, деньги и разошлись.
– Мы с тобой во всём разберёмся и посмотрим, без чего можно обойтись.
–
– Я понимаю, это ужасно. Может быть, нам стоит разводить что-нибудь на продажу?
– Чтобы начать дело, нужны деньги. Конечно, в Лондоне, Челтенхеме или за границей мы прожили бы безбедно. Вся беда – поместье и прислуга.
– Бросить Кондафорд? О нет! Кроме того, кому он нужен? Несмотря на твои усилия, мы здесь все равно отстали от века.
– Конечно, отстали.
– Мы никому не можем предложить, не краснея, это "уютное гнёздышко". Люди не обязаны платить за чужих предков.
Генерал отвёл глаза:
– Честно скажу. Динни, я устал от бесконечной ответственности. Я терпеть не могу думать о деньгах, подкручивать гайку то здесь, то там и ломать себе голову, удастся ли свести концы с концами. Но ты же сама сказала – продажа исключается. Сдать? А кто снимет? Кондафорд не превратишь в школу для мальчиков, сельский клуб или психиатрическую лечебницу. А на что ещё в наше время годится загородный дом? Твой дядя Лайонел единственный из нас, у кого есть деньги. Может быть, он купит его, чтобы проводить здесь конец недели?
– Нет, папа, нет! Будем держаться за Кондафорд. Я уверена, как-нибудь извернёмся. Давай я займусь подкручиванием гаек. А пока что ты должен взять вот это. Начало будет хорошее.
– Динни, я…
– Сделай мне удовольствие, дорогой! Генерал притянул дочь к себе.
– А тут ещё эта история с тобой! – шепнул он, целуя её волосы. – Видит бог, я…
Девушка замотала головой:
– Я выйду на минутку. Просто поброжу. На улице так хорошо, тепло…
Динни накинула на шею шарф и вышла в сад.
Последние лучи долгого дня уже погасли на горизонте, но было ещё тепло, потому что роса не выпала и в воздухе не тянуло ветерком. Ночь стояла тихая, сухая, звёздная. Динни сразу же затерялась в ней, хотя все ещё различала смутные очертания обвитого ползучими растениями старого дома, где до сих пор светились четыре окна. Девушка встала под вязом, прижалась к нему спиной, отвела руки назад и обхватила ствол. Ночь – её друг: ночью
Девушка стояла, подняв голову, прильнув всем телом к стволу вяза, пьянея от мглы, тишины и звёзд. Почему у неё нет ушей ласки и нюха лисы, чтобы слышать и обонять все, волнующее душу! В ветвях над головой чирикнула птица. Издалека, нарастая, донёсся грохот последнего поезда, сменился отчётливым стуком колёс и свистом пара, замер, потом возобновился и растаял вдали. Все опять стихло. На том месте, где она стоит, был когда-то ров, засыпанный так давно, что с тех пор здесь успел вырасти огромный вяз. Жизнь деревьев, их долгая борьба с ветром так же медлительна и упорна, как жизнь её семьи, цепляющейся за этот клочок земли.
"Не буду думать о нём, не буду думать о нём!" – повторила Динни, как ребёнок, который не хочет вспоминать о том, что причинило ему боль. И сразу же в темноте перед нею возникло его лицо – его глаза, его губы. Она повернулась и прижалась лбом к шершавой коре ствола. Но его лицо снова встало между деревом и ею. Она отшатнулась и быстро пошла прочь, бесшумно ступая по траве, невидимая, как призрак. Потом долго-долго ходила по саду, и движение успокоило её.
"Что ж, – решила девушка. – Мой час минул. Ничего не поделаешь. Пора домой".
Она остановилась ещё на мгновение, взглянула на звёзды – далёкие, неисчислимые, яркие и холодные, слабо улыбнулась и подумала. "Какая же из них моя счастливая звезда?"