Конец и вновь начало
Шрифт:
Очевидно, широкий диапазон поступков, от подвигов до преступлений, действует на эстетические струны души исследователя и романиста. А поскольку каждому человеку свойственно помнить светлые полосы спектра и забывать темные пятна, потому-то и называют эти жуткие эпохи «расцветом».
Чаще всего такой «расцвет» вызывает реакцию — стремление к ограничению распрей и убийств. Этому стремлению способствует и то обстоятельство, что представители популяции индивидуалистов столь интенсивно истребляли друг друга или гибли во внешних войнах, манивших их богатой добычей, что процент их снижается, и тогда один из них, победивший, слегка модифицирует принцип общежития, заявляя: «Будь таким, как я».
Возникает общезначимый идеал новой фазы. В некоторых случаях идеал персона, чаще — это отвлеченный идеал человека, на которого следует равняться и которому надо подражать. В том и другом случаях смысл дела не меняется, а вариации соотношения между физическим и моральным принуждением для этнологического анализа несущественны.
В Англии общезначимым стал идеал джентльмена; в Византии был идеал святого;
Любое отклонение от общепринятого императива, где бы оно ни происходило — в Европе, в мусульманском ли мире, в восточно-христианском, на Дальнем Востоке или у индейцев Центральной Америки, — рассматривается как что-то очень одиозное и неприятное. Если человек говорит: «А я не хочу быть на него похожим», — это уже нехорошо, это уже уклонение от нормы, это или лень, или крамола, и то и другое преследуется. А если человек говорит: «Я в общем-то хочу, но у меня не получается, да и некогда», — это небрежение обязанностями, за это положено наказание. Человек должен все время стремиться к достижению идеала, он не должен стремиться быть лучше своего идеала, потому что тогда он претендует на большее, чем ему положено, выше идеала никто не может быть, а если хочет — это дерзость, и это должно быть тоже наказано. Таким образом, это порядок, который обеспечивает возможность спокойно жить и существовать в меру своих обязанностей, никогда не претендуя на достижение решающего успеха. И даже лучше вообще не стремиться к слишком большому успеху.
Этот императив является естественной реакцией на те кровавые излишества, на те ужасы, которые люди пережили в предыдущую эпоху, поэтому он встречает большое одобрение основной массы населения: подавляющее большинство предпочитает любую регламентацию, позволяющую надеяться на защиту от произвола сильных, поэтому отличительной чертой инерции является сокращение активного пассионарного элемента и полное довольство эмоционально-пассивного и трудолюбивого обывателя. Склад обывателя встречается во всех стадиях развития этноса, но на ранних стадиях он подавляется рыцарями или индивидуалистами, а здесь его лелеют, ибо он никуда не лезет, ничего не добивается и готов чтить господ, лишь бы они оставили его в покое.
И вот эту-то фазу этногенеза мы будем называть осенью, причем «золотой», в отличие от последующей, дождливой и сумрачной. В эту осень собирают плоды, накапливают богатства, наслаждаются покоем, нарушаемым только внешними войнами, расширяют территории своих государств и терпят, пусть нехотя, великих мыслителей, художников, писателей, и даже иногда не дают им умереть с голоду. Транжирится только пассионарность. Но кто на это обращает внимание!
Но если с гармоничными людьми дело обстоит просто, то факт снижения пассионарности в мирное тихое время способен вызвать удивление: «Как же так? Войны-то нет!» Попробуем разобраться.
ИЗДЕРЖКИ «РАСЦВЕТА»
Как правило, во время войны пассионарии не успевают завести семью, но они все-таки оставляют незаконных детей, которые, собственно, и поддерживают систему на довольно высоком уровне пассионарности. И, наоборот, в мирное время комплиментарность меняет свой знак. Если женщины во время войны ценят героев, а герои часто гибнут, то в спокойные эпохи они ценят положительных, основательных людей, которые способны обеспечить их и потомство.
Французский историк Буасье написал прекрасную книгу «Оппозиция при (римских) цезарях» [130] (это ее французское название), где он показывает, что в Римской империи в эпоху самых жестоких цезарей подавляющая масса населения была довольна. Все у них было: и пища в изобилии, потому что не было техники и труд не шел на изготовление машин, а шел непосредственно на изготовление пищевых продуктов. Они ели так, как у нас не едят миллионеры, вкусно. Дома у них были исключительно удобные, потому что опять-таки без особых фокусов с водопроводами, телевизорами и всякими газами. Они имели атриум, бани, бассейн, жили в прекрасном климате, могли купаться в море. У них не было дорогостоящего мыловаренного производства, зато они натирались естественными маслами и потом смывали их — это лучше мыла действовало, укрепляло кожу. [131]
130
Буасье Г. Общественное настроение времен римских цезарей /Пер. В. Я. Яковлева. Пг., 1915. 295 с.
131
Сергеенко М. Е. Жизнь Древнего Рима. М.; Л., 1964. Гл. 7. «Бани». С. 144–160.
Карта.
Если они никуда не вылезали, ни к чему особенному не стремились и не пытались жить в Риме, где действительно было очень плохо, ибо в столице все очень обижали друг друга, а жили в провинции, так никто их не трогал. Римская империя буквально набухала сытостью, [132] и тем не менее в эту эпоху все историки, и римские и поздние, отмечают исключительную жестокость казней, исключительное зверство, которые касались очень небольшого слоя пассионарных людей и тех, кто был с ними связан. И даже не класса какого-нибудь, нет, можно было быть сенатором, римским патрицием, но если ты живешь у себя на вилле, то тебя, пока у государства не будет нужды в деньгах, не тронут. Почему в деньгах? Потому что каждая казнь вела за собой конфискацию имущества. И когда нечем было платить легионам, [133] тогда сразу оказывалось огромное количество богатых преступников. А если человек в среднем достатке живет, живи себе на здоровье. Вот те, которые устремлялись в Рим и не могли удержаться от того, чтобы не принять участия в политике, в играх, в ухаживании за дамами (а это тоже было предметом спорным в Риме), они бросались в глаза, и их, конечно, казнили. Казнили исключительно нехорошо. Подробности можно найти у римских авторов эпохи империи. [134]
132
Роскошь пиров, даваемых богатеями, хорошо описана Петронием в «Пире Трихмальхиона», но нам важнее знать, чем и как питались бедняки и рабы. Главной пищей римлян был хлеб с приправами соленых маслин, уксуса и дешевой пресноводной рыбы; богат был ассортимент овощей: лук, чеснок-порей, щавель, укроп, горчица, сельдерей, тмин и «на сладкое» — инжир, яблоки, груши. Горячей пищей была бобовая или чечевичная каша — «растительное мясо», восполняющее недостаток в белках. Мяса было мало; свинина считалась лакомством, а молоко и творог были в изобилии только у пастухов, гонявших стада от Калабрии до Самниума. Слабое вино с водой играло ту же роль, что у нас чай (Сергеенко М. Е. Указ. соч. С. 121–127).
133
Первоначально римское войско было ополчением; воин в походе получал от государства паек, единообразное вооружение и небольшое жалованье, из которого вычиталась стоимость оружия и пайка. Рабы и бедняки в армию не допускались. Во II в. до н. э. консул Марий повысил солдатское жалованье и привлек в армию «пролетариев». Для солдат был установлен срок службы: сначала 16, а потом 20 лет. Армия оторвалась от народа (Суздальский Ю. П., Селецкий Б. Л., Герман М. Ю. На семи холмах: Очерки культуры древнего Рима. М., 1965. С. 119–122). Август превратил легионы в постоянное войско, оплачиваемое государством. Тогда (в I в.) начались солдатские мятежи.
134
Транквилл Гай Светоний. Жизнь двенадцати цезарей //Источники античности. М., 1989. С. 409–520.
Но энергичные римляне, несогласные с мнением цезаря или недостаточно осторожные в выборе друзей и подруг, были далеко не единственным объектом преследования.
Преследовались и христиане — зародыш нового этноса — «византийского», находившегося в фазе подъема. Религиозные гонения тоже начались в инерционной для римского этноса фазе. А почему? Да потому что вели себя христиане вовсе не так, как предписывал новый императив: они не только кесарю, но и простым римлянам не подражали. Вместо того чтобы выпить, закусить или поспать в свое удовольствие, они где-то собирались, о чем-то непонятном говорили, чужих к себе не пускали. Их тоже предавали казни.
В древности повсеместно (в Риме, в Индии и в Центральной Азии) распространено было поверие, что существуют колдуны и духи покойников, вроде вампиров, которые могут нападать на живых. Верили в колдунов и колдуний, которые якобы могут летать по воздуху и наводить чары. При императорах колдунов и гадателей начали высылать за пределы Рима. А если те возвращались, то их сжигали. Обычай сжигать людей, не похожих на нас, ввела, таким образом, вовсе не христианская церковь. Он, как мы видим, родился в языческой Римской империи. [135]
135
Орлов М. А. История сношений человека с диаволом. СПб., 1904. С. 132–135.
С чем мы это можем связать? Колдун или ведьма считались людьми необыкновенными, людьми с особенными индивидуальными качествами. А поскольку после гражданских войн наступило время, когда все из ряда вон выдающееся стало раздражать массу, когда лозунгом стала «золотая посредственность» (это слова Горация, друга Августа), то и эта категория людей пострадала на общих основаниях. Знаменательно, что в предшествующую эпоху Мария и Суллы, восстаний Катилины и Брута, убийств, которые произвел Антоний, никто никого не преследовал за религиозные убеждения или за какие-то особенные качества, тогда не трогали ни колдунов, ни гадателей, которых было много. Никто ими не интересовался.