Конец лета
Шрифт:
В прежние дни здесь было полно охотников. Местные ребятишки выполняли роль загонщиков, а пожилые джентльмены двигались на низкорослых лошадях, но теперь охотничье угодье сдали в аренду синдикату местных бизнесменов. В августе, по субботам, он приезжали сюда поохотиться, а их родные и друзья присоединялись, чтобы половить рыбу или просто отдохнуть на природе.
У дома Гибсонов нас встретила оглушительная какофония. Отрывистый лай раздавался из двух собачьих будок. На пороге возникла встревоженная шумом миссис Гибсон. Синклер помахал
– Привет!
Миссис Гибсон махнула ему в ответ и быстро юркнула за дверь.
– Пошла ставить чайник? – предположила я.
– Или предупредить Гибсона, чтобы он вставил свои зубы.
– Не очень-то любезно с твоей стороны!
– Возможно. Зато вполне реально.
Возле дома стоял старый «лендровер», и с десяток кур леггорнской породы клевали зерно у его колес. Нагнувшись, мы прошли под веревкой, на которой висело заледеневшее на морозном ветру белье, и подошли к двери. Навстречу нам снова выплыла миссис Гибсон, сияющая как начищенный медный таз, на этот раз без фартука и в белой блузке с брошью у горла.
– О, мисс Джейн! Уилл мне сказал, что вы ничуть не переменились. Я и так узнала бы вас. Мистер Синклер... я не знала, что вы приехали.
– Я взял отпуск.
– Чего же вы стоите? Заходите, Гибсон только что сел пить чай.
– Надеюсь, мы вам не помешали... – Синклер посторонился, пропуская меня вперед. Пригнув голову, я прошла на кухню, где ярко горел камин. Гибсон привстал из-за стола, заставленного пшеничными лепешками, пирогами, маслом, вареньем, чаем, молоком и сотовым медом. В комнате ощущался сильный запах трески.
– О, Гибсон, мы так некстати...
– Вовсе нет, вовсе нет... – Старик протянул руку, и я пожала его сухую грубую ладонь. Без неизменной твидовой шляпы он показался мне странным и непривычным, словно полисмен без шлема. Его лысеющую голову украшали жидкие перышки седых волос. Из всех моих знакомых в «Элви» Гибсон оказался единственным, кто по-настоящему постарел. Его глаза выцвели и слезились, а тело ссохлось, согнулось дугой, да и голос стал каким-то глухим.
– Мы слышали, что ты вернулась. – Он повернулся к Синклеру, который вошел вслед за мной в тесную натопленную комнатушку. – Рад тебя видеть, Синклер.
– Привет, Гибсон.
Миссис Гибсон засуетилась, рассаживая гостей:
– Мой старик только начал чаепитие, Синклер... присаживайся рядом с Гибсоном... он будет рад. А ты, Джейн, устраивайся здесь... тут тепло и уютно.
Я села возле огня и подумала, что скоро расплавлюсь.
– Хочешь чаю?
– Да, пожалуйста.
– Заодно перекусишь.
Она посеменила к мойке, мимоходом коснулась плеча мужа, усаживая того на место.
– Сядь, дорогой, и доешь свою треску. Джейн ничего не имеет против...
– Конечно, конечно.
Но Гибсон заверил, что наелся, и миссис Гибсон так поспешно убрала его тарелку, словно эта немудреная трапеза являлась признаком плохого тона. Синклер подвинул стул и сел напротив Гибсона,
– Как жизнь?
– Неплохо... лето выдалось сухое и теплое. Я слышал, вы сегодня ходили охотиться на голубей?
Они разговорились, и я, слушая беседу молодого сильного мужчины и старика, не могла поверить, что когда-то Гибсон был единственным человеком, которого Синклер действительно уважал.
Миссис Гибсон вернулась с двумя чистыми чашками (наверное, самыми лучшими), поставила их на стол, разлила чай и предложила нам лепешки, пирожные и песочное печенье, но мы тактично от всего отказались. Присев к столу, старушка принялась расспрашивать меня об отце, а я в свою очередь поинтересовалась ее детьми, и миссис Гибсон сообщила, что Хеймиш сейчас служит в армии, а Джорджу удалось поступить в Абердинский университет на юридический факультет.
– Неужели?! – удивленно воскликнула я. – Я и не знала, что он такой умный.
– Он всегда был очень прилежным мальчиком... вечно сидел с книгами.
– Значит, ни Хеймиш, ни Джордж не пошли по стопам отца?
– Куда там! Молодежь теперь уже не та. Они не хотят горбатиться на полях в непогоду... Для них тут слишком спокойно. В наши дни мужчине здесь делать нечего, и, хотя мы поставили своих ребят на ноги, сегодня в наших краях особо не разбогатеешь. Да... В городе, на заводе или в офисе, они получают втрое больше.
– А ваш муж не возражал?
– Нет. – Она с любовью посмотрела на старика, но тот был слишком увлечен разговором с Синклером. – Нет. Он всегда говорил, что дети должны заниматься любимой работой и делать ее на совесть. Он все время поддерживал Джорджи... и потом, – прибавила она, процитировав Барри: – «Нет ничего лучше хорошего образования».
– А у вас есть их фотографии? Я хотела бы взглянуть.
Миссис Гибсон воскликнула, вспыхнув от удовольствия, сказала:
– Они висят над моей кроватью. Сейчас принесу!
Она встала и, тяжело ступая, поднялась по ступенькам. За спиной я услышала бормотание Гибсона:
– Учти, старые бочки что надо... Их строили на века. Они простоят еще не один год.
– А что птицы?
– Помни, их тоже осталось совсем мало, ведь весной я поймал только пару лисиц с лисятами.
– Коровы остались?
– Пока что держу... Вереска тоже хватает, сейчас он хорошо горит...
– Хозяйство вести тяжело?
– Пока что справляюсь.
– Бабушка говорила, что зимой вы слегли на две недели.
– Обычная простуда. Доктор дал какой-то пузырек, и я быстро встал на ноги... Не слушай женщин. Мало ли что они там болтают...
Миссис Гибсон, возвратившаяся с фотографиями, услышала слова мужа:
– Что это ты там несешь про женщин?
– Все вы мокрые курицы, – проворчал он. – Поднимаете переполох из-за какой-то ерунды...