Конец митьков
Шрифт:
Вот так: ни спасибо, ни до свидания, что Кристофер Робин воспринимает с нежностью.
Да потому что Винни-Пух могучий, дико обаятельный художественный персонаж. Хотя создан он все же Аланом Александром Милном, для Кристофера Робина это «мой мишка», мой художественный персонаж, поэтому любовь безусловна, не зависит оттого, высокий у Винни-Пуха моральный облик или с гулькин нос. Интерес, который вызывает вымышленный персонаж, пропорционален его насыщенности, полнокровию, а не моральному облику. (И уж совсем трудно рассчитывать на трезвое отношение автора к своему детищу. «Мадам Бовари — это я», — говорил Флобер про особу, от которой в реальном мире любой старался бы держаться подальше.)
В реальном мире Винни-Пуху трудно настричь купонов со своего художественного
Хотя наверняка реальный плюшевый медведь Винни-Пух после выхода книги сильно приподнялся, сидит сейчас в доме-музее Алана Александра Милна в красном углу, за пуленепробиваемым стеклом. Едут на него посмотреть со всего мира. Так что за Винни-Пуха можно не беспокоиться, свою пайку фимиама он получил.
(Простая и по существу правильная схема колеблется и приходит в смятение, если копнуть чуть глубже. Да нет никакого дома-музея Алана Александра Милна с Винни-Пухом в красном углу. Потому что в этом доме впоследствии произошли события, привлекшие еще больший общественный интерес: здесь поселился один из основателей группы Rolling Stones Брайан Джонс. В 1968 году Джонс, прихваченный с наркотиками, заявил, что они принадлежат предыдущим обитателям дома — надо понимать, Кристоферу Робину, Винни-Пуху и всем-всем-всем. После этого жизнь знаменитого музыканта не заладилась. К нему торжественно приезжают Мик Джеггер, Кит Ричардс и Чарли Уоттс, чтобы уведомить своего братка, придумавшего само название Rolling Stones, об увольнении из группы, вступившей в свою акматическую фазу. Отступные Джонсу дали громадные, чтобы на всю жизнь хватило, — впрочем, жизни ему оставалось меньше месяца. По заключению экспертизы, смерть последовала по неосторожности. Печень и сердце погибшего были сильно деформированы в результате злоупотребления алкоголем и наркотиками. Джеггер и Ричардс на похороны Брайана Джонса не пришли, а Уоттс был. В доме, где Милн написал «Винни-Пуха», ныне располагается дом-музей Брайана Джонса.
Остается упомянуть про судьбу плюшевого медведя фирмы «Алфа Фарнелл», купленного Милном в 1921 году в универмаге «Хэрродс» и описанного в книге «Винни-Пух»: в 1996 году на аукционе «Бонамс» реальный Винни-Пух был продан неизвестному коллекционеру за 4600 фунтов — и поминай как звали. Я считаю, оскорбительно дешево. К примеру, за право на использование художественного Винни-Пуха только компания Диснея заплатила внучке Милна 360 миллионов долларов, а насколько в целом вымышленный Винни-Пух дороже реального — страшно подумать. Немудрено, что Митя так отчаянно боролся за полное присвоение художественного Дмитрия Шагина.)
Дмитрию Шагину было положено гораздо больше, чем плюшевому медведю; почему он и перестал обижаться за текст «Митьков» почти сразу, а напротив, «давал обещания ставить мне каждый день по бутылке» (Часть третья): запахло фимиамом (еще не деньгами), а это для художника продукт первой необходимости.
29. Сколько человеку фимиама нужно
Слава бывает разного качества. Есть слава исключительно высокой очистки, ее употребляют в микроскопических дозах. Возьмем великого художника Рихарда Васми: выставлялся он очень редко, весьма немногие люди видели его живопись. Эти немногие, давали порцию фимиама высочайшего качества, ведь совсем без фимиама обходиться, наверное, даже Рихард Васми не мог, заболеть можно:
Ярким примером запущенной высокой болезни с проникшими во все личностные центры метастазами может служить скрипач Ефимов из «Неточки Незвановой». Он буквально погибает от нехватки фимиама. Ни любовь Неточки, ни алкоголь не способны заменить ему признательности публики. А ведь две-три капли фармакона в месяц могли бы поддержать его существование: толика аплодисментов, тихий шепот за спиной: «Смотри, это он», простодушное признание: «Да, ты, брат, силен...» (А Секацкий).
Важная функция группы художников — вырабатывать
Например, поздним вечером звонит Флоренский, просит срочно приехать к нему в мастерскую. Приезжаю, вижу: они с Олей сделали новую серию коллажей, называется «Джаз», как аналогичная серия Анри Матисса. Флоренский прямо сияет, приглашает и меня разделить его чувства. Я подтверждаю, что это значительно круче Матисса, и мне действительно так кажется от нашей радости. Матисс далеко, давно, не поймешь про что, а у Флоренского вот, сделано из текущей жизни: пруд на Аптекарском острове, трамвай на Кузнечном. Мы ликуем, идем на пьяный угол за вином, отмечать такое дело. Так и жили от радости к радости, вплоть до акматической фазы.
С конца 80-х «Митьки» дивились и завидовали «Новым художникам», а затем «Неоакадемистам»: до чего ловко те придумали беззастенчиво превозносить друг друга. Каждый не себя нахваливает, что нескромно, а всех остальных художников группы [5] .
Митьки, начиная с акматической фазы, категорически неспособны были радоваться друг другу. Бывало, договоримся: давайте, как «Новые», всех хвалить. Нет, никак не получается; и в лицо, и средствам массовой информации — не сказать доброго слова о товарище; в лучшем случае сдержанный скептицизм, чаще молчание. Похвалить можно только кого-нибудь умершего, незнакомого или маргинала на отшибе. Не конкурентов. Счастливые «Новые», они потому и остались добрыми друзьями, что закрыли группу по окончании долгой фазы подъема.
5
В одном деле митькам удалось перенять эту практику. Ее описание, не очень внятно изложенное, содержится в скорбном произведении А. Филиппова «Парижский блокнот»: «У Флореныча и Шагуина (это не опечатка, Фил из презрения называет Митю Шагуином на французский манер) замечательный симбиоз сложился: наливают лишь друг дружке и по очереди, так что вроде и бутылка у них в руках не бывает, и фужеры все время пусты. А я, дурак, наливаю всем — то есть все время с бутылкой, а выпить не успеваю». Короче говоря: кукушка наливает петуху за то, что наливает он кукушке.
Не хвалят товарищи, да и ладно: они потому и замолчали, что достаточно похвал со стороны. В конце 80-х «Митьков» перехвалили.
Поэт Виктор Кривулин назвал встречу художников «Митьков» со зрителями «съездом победителей», имея в виду, что «Митьки» сумели покорить весь Ленинград своей живописью и самим фактом своего существования. Взлет «Митьков» был молниеносным и парадоксальным». (М. Трофименков. «Искусство», № 8, 1989.)
Ну, весь Ленинград своей живописью не покоришь, нет в Ленинграде таких уж толп любителей живописи, но посмотреть на тех самых митьков многие хотели, индекс узнаваемости имени был не»ниже, чем у рок-звезд. Собственно, любой прохожий слышал чего-то о митьках.
Индекс узнаваемости имени — самый дешевый, общепонятный, то есть уже серьезный вид славы. Фимиам в узком кругу, «старичок, ты гений!» — не солидно, шестидесятническое баловство. Серьезных людей интересует одно: частота упоминания имени. Даже мой любимый Александр Вертинский не стеснялся в этом признаваться: «Звание — ерунда. Вот имя — это все. Приедешь за границу — и если твое имя известно, тебе всё дадут». (Творческий, трудовой человек, а мечтает о золотой палочке собирателя: чтобы всё дали. В старину японские художники такого искушения избегали тем, что раз в двадцать лет меняли имя и переезжали в другой город. Впрочем, в данном случае, если поразмыслить, я неправильно интерпретировал не совсем удачное высказывание. «Всё дадут» для Вертинского — это не денег дадут, не наград — возможность выступать дадут. Наградой за искусство для творческого человека является возможность и дальше заниматься искусством.)