Конец начала
Шрифт:
Когда Оскар вернулся домой, то обнаружил там Сьюзи. Судя по всему, пришла она давно. Она была пьяна, а в квартире стоял терпкий запах фруктового пойла, которое здесь звали джином. Сколько он её знал, Сьюзи никогда так не поступала.
– Что случилось?
– спросил он.
Она взглянула на него, лёжа на старом разбитом диване. Взгляд её скользил по сторонам.
– Оскар!
– воскликнула она.
– Слава богу!
Затем, икнув, она добавила:
– Это могла быть я!
– Что могла? Что случилось, малыш?
Оскар пожалел, что у него не
– Я шла на работу. На работу, - повторила Сьюзи, словно забыла, о чём говорила.
– Там на баррикадах сидели яшки... япошки.
Она трижды повторила это слово, пока не получилось правильно.
– Япошки уложили девчонку посреди улицы... А потом... Они...
Она не закончила. По щекам потекли слёзы.
– Это могла быть я!
– Эй, - тихо произнес Оскар.
– Эй.
Он, наверное, был нежен, как медведь. На языке вертелось "Я же говорил", но оно там и осталось, к счастью. Он слышал, что эти солдаты-матросы иногда так поступали, поэтому и не был в восторге, когда утром Сьюзи собралась на работу. Он подошёл к ней и осторожно положил ладонь ей на плечо. Она слегка дёрнулась.
– Рад, что с тобой всё хорошо, - сказал Оскар.
Она имела полное право напиться.
– Это могла быть я, - вновь повторила она.
Затем она прижалась к нему и заревела изо всех сил. Таких слёз он от неё прежде не видел.
– Что мне теперь делать?
– спросила Сьюзи, когда буря стихла.
– Думаю, тебе следует остаться дома, чтобы эти твари тебя не заметили, - ответил Оскар.
– Я тут рехнусь. И загар весь сойдёт.
Видимо, это для неё было очень важно. Затем, вспомнив увиденное, она вздрогнула.
– Я справлюсь.
– Хорошо. А теперь, успокойся. Тебе нужно поспать. Боюсь, когда проснёшься, тебе будет несладко.
– Я не пьяная!
– зло воскликнула Сьюзи.
– Конечно, малыш, конечно, - не раздумывая, соврал Оскар. "Чего не сделаешь ради любви", - грустно улыбнувшись, подумал он и замер. Как обычно, слова едва не сорвались с языка. Однако он кивнул своим мыслям. Заставляли ли они его нервничать или нет, но думал он верно. Оскар поцеловал Сьюзи.
– Это ещё зачем?
– спросила она.
– Просто так, - ответил он.
– Просто так.
Охранники гнали пленных на юг, прочь от американских солдат, явившихся вернуть Оаху под тень звёздно-полосатого флага. Как и большинство своих товарищей, Флетч Армитидж, скорее бы побежал в сторону американцев, а не от них, невзирая ни на какие отряды смертников. Охранники, конечно, те ещё твари, но они не идиоты. Сами до всего додумались. Едва кто-то выбивался из строя, они открывали огонь. Всю дорогу до Гонолулу устилали мёртвые военнопленные.
Люди всё равно засыпали, особенно, по ночам. Флетч не спал. В любой момент мог прозвучать выстрел из винтовки или очередь из пулемета. Промежутки между выстрелами заполняли крики раненых. Иногда япошки могли позволить раненым страдать. Но, чаще всего, их добивали прикладами или штыками. Флетч так и не решил, какой звук
Но начеку его держали не звуки, а холодный подсчёт шансов. Можно ли убежать от охранников? Возможно, но маловероятно. Если он сбежит, сможет ли он прокрасться через линию фронта и не погибнуть под огнём обычных вражеских солдат? Тоже возможно, но ещё менее вероятно. Сложить два этих момента вместе, и шансов у него окажется меньше, чем вытащить короля пик, чтобы собрать "ройял-флеш".
Когда взошло солнце, стало видно, сколько американцев погибло, пытаясь сбежать, и сколько ещё пока не умерло. Если бы в животе у Флетча что-то было, оно сейчас оказалось бы на земле. Впрочем, кормить пленных япошки не собирались. Да и не было заметно, что их покормят сейчас.
Руганью и пинками пленных подняли на ноги. Один возмущался, и его закололи штыками. После этого более сильные пленные помогали встать слабым.
– Исоги!– кричали охранники.
Как пленные в таком состоянии могут идти ещё быстрее, было выше понимания Флетча, но они шли.
– Твари, - сказал кто-то.
Флетч кивнул. Япошки - это твари, которые едят. Рис они несли с собой.
Вскоре над колонной шагающих, а точнее, едва волочащихся пленных собрались тучи. Пошёл дождь. Мгновенно все задрали головы и максимально широко раскрыли рты. То и дело люди падали, потому что не видели, куда шли. Всем было плевать. До того как вновь вышло солнце, Флетч и сам успел сделать несколько глотков.
К полудню второго дня марша они дошли до окраин Гонолулу. В этот раз сбежать решилось меньше народу, чем днём ранее. Они всё дальше отходили от фронта, к тому же в памяти ещё были свежи примеры расправ. Гонолулу выглядел отлично укрепленным. Американцы не стали сражаться в городе. Они сдались, чтобы не подвергать опасности пару сотен тысяч гражданских. Судя по всему, о гражданских япошки пеклись ещё меньше, чем о пленных. Флетч не знал, что могло вынудить их сдаться. Он даже придумать ничего не смог.
После построения, пленных покормили. Они пришли сюда ради плошки риса. Каждый получил от повара полную ложку прямо в рот. Тот смотрел на пленных так, словно всех их ненавидел. Всех кормили с одной ложки. Флетчу было плевать. Сейчас он был готов есть рис хоть с коровьей лепешки. Он был бы не прочь съесть и саму лепёшку тоже.
Горожан на улицах почти не было. Попадавшиеся, жались к стенам домов и изо всех сил делали безобидный вид. На пленных они смотрели с ужасом.
Через Гонолулу. Через Ваикики. Флетч уже начал догадываться, куда их ведут.
Убедившись в своей правоте, он рассмеялся. Пленный, что шёл рядом, видимо, решил, что он спятил, и был недалёк от истины.
– Чего ржёшь, блин?
– спросил он.
– Вот я и дома, - ответил Флетч.
Он снова в парке Капиолани, в лагере военнопленных. Снова за ворота из колючей проволоки, через которые он проходил, когда япошки решили, что лучше занять пленных работой, и не давать просто сидеть и подыхать от голода. "Нас можно и морить голодом, и использовать. Вот, что называется - эффективное управление".