Конец "Осиного гнезда". Это было под Ровно
Шрифт:
Трудно было предположить, чтобы Брызгалов врал так тонко. К тому же этот вопрос к его личной судьбе не мог, по-видимому, иметь отношения. Из рассказанного можно было заключить, что Гюберт действительно не знал Саврасова.
Это обстоятельство, очевидно, пришлось по душе Решетову. Он чему-то усмехнулся, прошелся по комнате и продолжал допрос:
— Как звали русского?
Брызгалов покачал головой. Этого он не знал. Может быть, при нем Гюберт и называл русского по имени или фамилии, но Брызгалов не обратил на это внимания, не запомнил. За все время пребывания в разведывательном пункте
— В чем он был? — спросил Решетов.
— В гражданском костюме.
— Обрисуйте мне его, — предложил полковник. — Каков он собой?
Брызгалов помедлил немного, видно собираясь с мыслями, потер угреватый лоб, посмотрел в потолок, прищурил один глаз, точно прицеливался, и начал рассказывать. Он дал яркий, сочный, запоминающийся портрет, по крайней мере я получил довольно живое представление о внешности и характерных особенностях этого неизвестного «русского».
— Значит, брови у него мои? — спросил Решетов.
Брызгалов посмотрел на полковника исподлобья и ответил:
— Пожалуй… А в плечах он поширше немного. Он пожирнее вас, а вы суховаты…
— Какое вознаграждение обещал вам Гюберт по возвращении?
Брызгалов потупился и после небольшой паузы проговорил:
— Обещал на тридцать тысяч часов и золота из Ювелирторга… И интересную должность…
— Какую именно?
— Начальника полиции в Рославле.
Полковник усмехнулся, прошел к дивану, сел и принялся за свою левую руку.
Я попросил разрешения задать арестованному несколько вопросов.
— Спрашивайте, — сказал полковник.
Брызгалов перевел взгляд на меня.
— Вы владеете немецким языком? — спросил я.
Брызгалов разрешил себе улыбнуться: кроме русского, он не владел никакими.
— Как же вы изъяснялись с Гюбертом?
— Хм… Он по-русски говорит не хуже нас с вами.
Полковник быстро встал:
— А может быть, Гюберт не немец?
— Немец! — твердо заверил Брызгалов. — Самый настоящий немец. С немцами по-своему он говорит очень быстро. А по-русски говорит хоть и правильно, но медленно.
— А почему вы решили, что тот, незнакомый вам человек, русский? — осведомился я.
— И по разговору и по обличию. Нет, уж тут я не ошибаюсь.
— Так… — произнес Решетов и хлопнул себя по коленям. — Еще есть вопросы?
Вопросов не было.
— Отправьте, — распорядился полковник.
Я увел арестованного и вернулся.
— Можете быть свободны, — сказал Решетов мне и Коваленко.
Мы вышли. Я решил отправиться домой и закусить, так как с утра у меня крошки во рту не было. Коваленко остался в штабе.
День выдался жаркий. Я шел теневой стороной улицы, не торопясь. Колонка была уже починена, три воронки засыпаны, около трансформаторной будки стояла грузовая машина: несколько бойцов грузили в ее кузов глыбы кирпичей, спаянные цементным раствором.
Когда я перешагнул порог дома, меня встретил настойчивый телефонный звонок. Я вбежал в комнату и схватил трубку. Звонил Коваленко:
— К полковнику Решетову, быстро! Где вы пропадаете?
— Как — где? Я только что до дому дошел, еще не завтракал даже.
— Не умрете… Давайте быстрее. Он не
Обратно в штаб я почти бежал. Майор встретил меня у входа, видимо специально, чтобы сгладить впечатление от своего резкого тона по телефону.
— Успели перекусить? — спросил он.
— Когда же? Я только вошел — и звонок.
— Ничего! Дело поправимое. После разговора прямо ко мне. Я тоже не завтракал, — и, подмигнув мне многозначительно, добавил: — Закусим добре!
Я понял без пояснений что майор грозится выставить к завтраку что-нибудь более интересное, чем пиво, которым славился городок.
В кабинете меня ждали Решетов и Фирсанов.
— Садитесь, майор… — пригласил полковник. — Вы понимаете, что кому-то надо ехать на Урал, на свидание с Саврасовым? — с ходу спросил он.
— Очень хорошо понимаю, — ответил я. — Думал об этом. Нельзя упускать такой возможности.
— Вот именно. Вы к такому путешествию готовы?
— Я?.. Так точно, готов немедленно.
— Отлично! — сказал полковник и откинулся на спинку дивана. — Правда, подполковник Фирсанов колебался, на ком остановить выбор — на вас или на майоре Коваленко, а потом согласился со мной, что ваша кандидатура более подходит. Важно, что вы уже трижды были в тылу врага, видели тамошнюю обстановку, знаете режим, установленный оккупантами, их повадки. Разговаривая с Саврасовым, вам не придется фантазировать. А Саврасов безусловно поинтересуется воинскими подвигами своих хозяев, всякими там подробностями и деталями. Рассказывайте ему побольше. Это очень важно. Ведь вы пойдете к Саврасову как посланец Гюберта, как человек с той стороны. О Саврасове мы, правда, почти ничего не знаем. Но есть основания полагать, что это гусь крупный… — Полковник помолчал и спросил: — Разведчиком вы стали, кажется, совсем недавно?
— Так точно, — ответил я.
— А кем были до войны?
— Учителем математики.
— В армии служили?
Я ответил, что отбывал срочную службу, затем три года на сверхсрочной, учился на специальных курсах и, наконец, воевал с белофиннами.
— Так вот, майор, — сказал полковник Решетов, — задание это не менее важное, чем ходка в тылы противника. Свидание с инженером Саврасовым надо провести на «отлично». Неизвестно, во что выльется и что повлечет за собой эта встреча. Неизвестно, с кем вам еще придется повидаться после знакомства с Саврасовым. Гадать мы не будем, но предвидеть кое-что можем.
— Ясно.
— Ведите себя в разговоре с Саврасовым смелее, чувствуйте себя свободно, поставьте дело так, чтобы он понял, что вы не просто курьер, вроде Брызгалова, а доверенное лицо капитана Гюберта с особыми от него полномочиями. Постарайтесь выудить из него все, что можно. Постарайтесь узнать больше, чем он сам сочтет нужным передать Гюберту.
— Ваша встреча с Саврасовым, — заметил Фирсанов, — проверит показания Брызгалова. И от результатов ее будет зависеть многое.
— Теперь вот что, — продолжал Решетов, — помимо предметного пароля, вот этой разрезанной фотографии, вы должны назвать Саврасову устный. Вы должны сказать ему: «Привет от Виталия Лазаревича», а Саврасов обязан ответить: «Очень рад, я видел его в феврале сорок первого года».