Конец Подземного города (с иллюстрациями)
Шрифт:
— Ээхэоу, ньга-ньга, чох-чох!
Ее звонкому голосу вторят сотни голосов пустыни, носятся над караваном, забегают вперед, сплетаются… Эта женщина — Сарчхью, нечистая сила! Как горят ее щеки! Ярче зари. А глаза синие, как небо! Таких глаз у эскимосов не бывает. За спиной у нее, в капюшоне, четверо щенят. Там им тепло. Хомеунги-Наяньги дорого бы дал, чтобы вместо щенят у Ченьги-Ченьги за спиной были дети. Третью зиму они женаты, а детей все нет… Четверо, спящих в каяке, принадлежат Пальчи-Нокья. Вот почему старуха так горда.
Впереди сверкает гладкая полоса нетронутого снега, окаймленная
— Аля-ля-ля! Ээхэоу, ньга-ньга, чох-чох!
Хомеунги-Умка-Наяньги погоняет своих собак. Ведь стыдно будет, если женщины обгонят сани вождя.
Быстро бегут собаки. А сзади, из-за холмов, вылетают упряжка за упряжкой. Хорошо едут… Вождь трясет правой рукой, втягивает ее внутрь мехового совика, шарит у себя за пазухой… Вот он подносит к лицу бога своего чума, доброго бога рода Наяньги, Амагрпья-Азигна. Бог этот грубо выпилен из моржового бивня длиною в ладонь. Глаза, нос и рот еле намечены. Уши отсутствуют. Это для того, чтобы он не услышал, если кто выругается…
— Спасибо тебе, бог моего рода, — говорит Хомеунги, — за то, что помогаешь в пути. Нынче ты хороший бог. Когда я убью зверя, ты получишь вкусное угощение: я вымажу тебе губы свежим салом и — горячей кровью. А теперь полезай на свое место и смотри, старайся, чтобы вместо угощенья не пришлось тебя наказывать.
Погладив по голове своего бога, Хомеунги водворяет его на прежнее место. Там ему тепло, поэтому он добрый.
Собаки с разгона взлетели на бугор. Упряжка перемахнула уже через хребет, сани стали дыбом, и Хомеунги с трудом удержался в них. Вдруг снег осел, сани уткнулись во что-то твердое, а из-под снега выкатился белый шар, распрямился, вытянулся и поскакал в сторону. Собаки залаяли, завизжали и кинулись за ним. Однако сани не двинулись с места, и собаки, запутавшись в ремнях упряжки, стали грызть друг друга.
Хомеунги пустил в ход бич. Шерсть летела клочьями, собаки выли и скулили, а сани стояли на месте.
Белый медведь уже пришел в себя, стал на задние лапы, передними затряс, выражая свое возмущение, потом защелкал клыками и зарычал. Хомеунги достал лук, положил на тетиву длинную толстую стрелу и поклонился медведю.
— О мой почтенный старший брат! Прости, что я потревожил твой сон. Собаки во всем виноваты. Но теперь ты пожалуешься старшему хозяину, и он меня строго покарает. Чтобы этого не случилось, я отправлю тебя в Долину счастливой охоты. Еще раз прошу — не сердись…
Жужжа как гигантская оса, стрела вонзилась в левую подмышку медведя; наконечник ее вышел из спины под лопаткой. Смертельно раненый зверь взмахнул лапами, закружился на месте, захрипел и свалился. Из горла струёй хлынула кровь.
Счастливый охотник подставил кружку и до дна выпил липкую дымящуюся соленую жидкость. Он извлек своего бога и обмакнул его голову в кровь.
— Служи мне честно, и ты никогда не будешь в обиде.
Подъезжали сани за санями, и все получали красный напиток, дающий силу и тепло, изгоняющий цингу. Великий шаман Симху-Упач приступил к свежеванию почтенного
Сани образовали полукруг на берегу. Ловко орудуя длинными ножами, мужчины нарезали из снега кирпичи. Женщины осторожно переносили этот хрупкий строительный материал на место будущего иглу. Хомеунги пробил в речном льду лунку и начали класть первый круг в основание нового дома. Сразу с четырех сторон мужчины принялись возводить круглую стену. Женщины поливали водой из лунки, — снег превращался в лед.
Менее чем через час прекрасный иглу — дом для всего племени — был готов. Хорошо, что батюшка-солнце еще дружит с матушкой-снегом!
Утрамбовали ногами снег, покрыли его оленьими шкурами. Посредине из железного листа сделали очаг и разожгли на нем куски тюленьего жира. Все племя разместилось вокруг огня: в первом ряду — детишки, которых раздели догола; во втором ряду — мужчины-охотники, добытчики; в третьем — женщины-хозяйки, кормилицы, а старики и старухи, уже не годные ни к какому труду, примостились у самой стены.
Великий шаман Симху-Упач, бормоча заклинания, наполнил большой закопченный котел медвежатиной и повесил его над огнем. Приятный запах жарящегося мяса разлился по иглу. Доведя свою паству до исступления, Симху-Упач стал раздавать сырое мясо. Мозг, язык и сердце он отдал вождю, почтительно промолвив при этом:
— Пусть мудрость, храбрость и красноречие старшего брата вселятся в тебя, великий Хомеунги.
Затем, по старшинству, получили мясо охотники, потом — подростки и малыши, после них — женщины. Старикам и старухам достались кости, из которых они тщетно пытались высосать мозг.
Острые ножи мелькали у самого носа трапезовавших, отделяя снизу вверх, ломоть за ломтем, захваченное зубами мясо. А снаружи доносился лай и визг собак, оспаривавших друг у друга наиболее лакомые части потрохов.
Не прошло и пяти минут, как от медведя ничего, кроме шкуры, не осталось. В руках шамана белел огромный, полнозубый, с потрескавшимися клыками череп. Служитель культа, выполняя требования ритуала, тщательно обрабатывал его ножом.
В полумраке иглу пятьдесят пар глаз, не мигая, уставились на котел. Хомеунги то и дело подбрасывал в огонь куски тюленьего жира. Уже забулькало сало. Симху-Упач начал свои заклинания:
— Да вселится сила старшего брата в тело каждого, кто съест его мясо! Да не гневается старший брат за то, что псы пожрали его почтенные внутренности. Зато мозг, сердце и язык достались славному вождю Хомеунги-Умка-Наяньги, который не обратит их против чести старшего брата.
Шаман поплевал на правую руку и вытер ее о мех совика, готовясь к распределению жареного мяса. В этот момент снаружи раздался треск, заставивший всех насторожиться. Никто еще не успел сообразить, что произошло, как иглу, надежный дом, только что так прочно и красиво возведенный, рухнул. Люди, барахтаясь, выбирались из снежно-ледяной каши. Это вызвало неожиданную реакцию: первой расхохоталась Ченьги-Ченьги, потом от хохота стала корчиться вся молодежь; веселье передалось и старикам.
— Ээхэоу, чох-чох! — кричала Ченьги-Ченьги. — Наконец-то батюшка-солнце прогонит матушку-снег! Лето, братца-лето упряжка ветра принесла!..