Конец пути
Шрифт:
— Это объясняет многое, — задумчиво ответил правитель.
— Так сколько тебе лет, мудрый Аркаим?
— Кто же их упомнит, года эти, смертный? Иногда вся эта судьба начинает надоедать. Непонятно, чего ждешь, на что надеешься. Ничего не меняется, ничего не уходит, не появляется тоже ничего. Ты сидишь на вершине, глядя в пустую даль, бессмысленную, как жизнь, и хочется уйти к отцу. Наверное, в такие годы отец и решился покинуть мир, воссоединиться с матерью, оставив страну и будущее мне и брату. В такие дни перестаешь обращать внимание на время. Сколько его прошло: день, год, век — какая разница? Иногда появляется желание все изменить, переделать, перевернуть — и ты лихорадочно крутишься год, десять, сто лет, пока не приходит новая осень, и тебе опять начинает надоедать вся эта суета. Я не знаю, сколько мне лет, смертный. Тысяча, две. Может,
— Верно, — кивнул Олег.
— Откуда же ты тогда взялся? Как появился в мире? Ведь ты есть!
— Я появлюсь, мудрый Аркаим. Я родюсь… рожусь… рождусь… В общем, где-то через тысячу, тысячу четыреста лет на свете появится симпатичный мальчишка, которого назовут Олегом. И это буду я. Не могу сказать точнее, поскольку мало кто в будущем сможет даже примерно определить, какие события и когда происходили в нынешние дни. Плюс-минус двести лет — это нормальная датировка, можно сказать совершенно точная. Муром появился где-то между шестым и девятым веком, Углич — то ли в девятом, то ли в одиннадцатом. Плес — то ли в одиннадцатом, то ли в пятнадцатом. [2] И это только то, что я хоть как-то помню. И то, о чем в летописях более-менее внятно написано. С остальным вообще ужас. Время построения Змиевых валов известно с точностью плюс-минус две тысячи лет. Время зарождения Руси — плюс-минус три тысячи лет, появление первых сибирских городов — плюс-минус пять тысяч лет. Если добавить, что разные ученые придумывают свои системы определения возраста, которые тоже разнятся на тысячу лет без малого, — тут сам Сварог запутается. В общем, я появлюсь. Рано или поздно. Наверное, все-таки лет через тысячу. Или чуть больше.
2
Плес — самый яркий пример. Известен с первой половины XII века, но основан Василием Первым в 1410 году.
— Как же ты попал сюда, несчастный?
— Неудачный опыт с хитрым колдовским заклинанием, — пожал плечами Олег. — Обратился к Велесовой книге с просьбой дать ответ на один вопрос.
— Да, такое трудно было угадать, — хмыкнул мудрый Аркаим. — Человек еще не рожденный, но все же существующий. Расскажи мне, чужеземец, каково там, в будущем? Каким станет мир, что в нем изменится, что останется прежним?
— Ну всего ведь с ходу не упомнишь… — задумался Олег. — За эти века кшайцы изобретут бумагу, порох, шелк и фарфор… Или нет, шелк и фарфор они уже изобрели. Русские изобретут суд присяжных, [3] медицинский карантин и таблицу Менделеева. Англичане изобретут концлагеря, террор и бактериологическую войну. Арабы придумают арабские цифры, испанцы — испанскую инквизицию, немцы — немецкую философию, индийцы — войну без насилия…
3
Сейчас немодно вспоминать, но именно «Русская Правда», один из первых сохранившихся памятников отечественного права (IX век), утверждала, что лицо, уличенное в краже, но отрицающее свою вину, должно предстать перед 12 мужами, которые решат вопрос о его ответственности. Стойкость этого обычая подтверждается упоминаниями о подобных выборных судьях в договоре Смоленска с немецкими городами (1229 год) и в Псковской судной грамоте (1467 год). Позднее этот вид суда распространился и на многие другие страны.
— Это как? — перебил ведуна правитель. — Как можно воевать, не применяя силы?
— Это такая хитрая теория ненасильственного сопротивления. Махатма Ганди затеял. Англичане завоевали Индию и считали себя в ней хозяевами. А индийцы по призыву Ганди просто перестали их признавать. На их законы не обращали внимания, на их приказы плевали. Англичане издали приказ о монополии на продажу соли — индийцы стали добывать и продавать ее сами. Везде, по всей стране. Англичане ввели законы регистрации — никто не стал этого делать. Англичане требовали налогов — их никто не платил. Англичане пытались купить себе сторонников среди местных жителей — этих сторонников тут же истребляли.
— Надо было резать бунтовщиков, не глядя на возраст и
— Англичане резали, — подтвердил Середин. — Убивали тысячами, запугивали, арестовывали… То есть сажали в порубы. Но индусы все равно не обращали на них внимания. Умирали, но не обращали. Но ведь всю страну невозможно посадить в поруб. И какой смысл от захваченной земли, если истребить на ней все население? Англичане были сильнее, но их было мало. Они желали найти рабов — но что за смысл в рабе, не желающем выполнять приказы? Ты можешь убить раба, это твое право. Но ведь работа все равно останется несделанной! И англичане сломались. Ушли, оставив индусов жить так, как те хотели.
— Ужасно! — возмутился правитель. — Нужно было… Давить! Давить, пока не сдадутся!
— Индийцы доказали, что, помимо права кулака, есть еще и сила духа, мудрый Аркаим. Невозможно сделать человека рабом без его согласия. Если свобода для него дороже жизни — рабом он не станет. Впрочем, в мое время появились еще более лихие войны из разряда бескровных. Называются информационными. Это когда в чужой стране покупается телевидение и еще всякие рупоры словесности, и населению начинают постоянно говорить, что их правители дураки и предатели, поэтому на трон нужно посадить кого-нибудь другого. А отдельных умников, которые понимают, в чем дело, тихо вырезают. Якобы тати их убивают ради горсти серебра и лошади. Потом устраивается шум и гам, вместо законного правителя сажают другого, и все радостно засыпают, думая, что получили свободу А утром просыпаются и узнают, что отныне все голые, бездомные и безработные. Потому что новый правитель, которого они так старательно сажали на трон, первым же приказом подарил все их добро какому-нибудь соседу. Вот это, я думаю, высший пилотаж. Война без битв и походов, без мечей и колесниц. Несколько предателей, кучка идиотов, немного терпения — и враг у твоих ног. Причем вместе с нетронутым добром, населением и полными арсеналами.
— На виселицу предателей! Сразу, как только покажутся!
— Но кто станет вешать, мудрый Аркаим, если добрые люди уже уговорили твоих телохранителей, твоих воевод и смолевников, что ты предатель и тебя нужно поменять на более честного хозяина?
— Какие мерзости ты рассказываешь, чужеземец! — Правитель в гневе сдернул овчину. — Как вы там живете среди подобной пакости? Как можно на предательстве гнусном победы свои строить?!
— В мое время эпоха честных воинов давно миновала, мудрый Аркаим, — пожал плечами Олег. — Нравится это или нет, но время чести осталось в прошлом. Когда люди забывают о чести, изменники перестают считаться отребьем, подонкам пожимают руки, а предателей называют союзниками.
— Теперь я понимаю, почему ты сбежал к нам, ведун Олег, — глубоко вдохнул морозный воздух чародей. — Немудрено. Я бы тоже не смог там жить… Смотри, буран окончился. Пойдем, настало время сражаться. После твоих рассказов мне очень хочется кого-нибудь убить.
— Сперва кумаи, правитель! Мы должны знать, где находится твой брат. Если Раджаф вступит в схватку до того, как мы перебьем его смолевников, мы обречены.
— Он в храме, чужеземец. Подними голову, и ты увидишь в зените моего орла. Еще один сидит над прудом на склоне. Пруд замерз, никто не догадался слить с него воду… А еще перед нами, в полувыстреле из лука, сидят в дозоре двое воинов. Истребим их или обойдем?
— Конечно, обойдем! Если хоть один из них успеет вскрикнуть или звякнуть мечом, наш набег провалится, и повторить его больше не удастся.
— Тогда идем вправо, по самому краю.
— Идем…
На снежных наносах, обнимающих скалы, прикрывающих прогалины между камнями, стали появляться человеческие следы. Хозяин дворца опять шел первым, демонстрируя завидную уверенность. Олег, боясь вывихнуть, а то и сломать ногу в какой-нибудь невидимой под настом трещине, предпочитал не торопиться и шагать уже проверенным путем.
— Интересно, они на орлов внимания не обратят?
— Кумаи тут летают постоянно, — ответил правитель. — Я же тут жил, кормил их, растил. Привыкли.
— Это хорошо.
— Я знаю… Сейчас осталось совсем немного…
Еще метров сто — и они увидели перед собой крышу большого дворца. До нее спускаться было совсем немного, метров пятнадцать. Не то, что в само ущелье. Правда, здесь, поглядывая вниз через зубчатый парапет, прогуливались двое смолевников. У них даже имелись щиты и копья — но по извечной человеческой лености находились они не в руках, и даже не за спиной, а были прислонены к дальней скальной стене.