Конец пути

Барт Джон

– Ага. Вот и Джо говорил то же самое.

– Вот теперь вы точно надо мной смеетесь, правда?

Я был полон решимости не позволить миссис Ренни Морган еще раз поставить меня в дурацкое положение. Это было и впрямь несложно.

– Послушайте, я буду сегодня у вас и съем этот ваш обед. Я приеду в шесть часов, после того как вы уложите детей спать, я ничего не перепутал?

– Но ни я, ни Джо – мы не хотим, чтобы вы приезжали, если вам самому не хочется, Джейк. Вы должны…

– Погодите минутку. А почему вы не хотите, чтобы я приезжал, если мне этого делать не хочется?

– Что?

– Я спросил, почему вы не хотите, чтобы я приезжал, если мне этого делать не хочется. Видите ли, единственным вашим основанием для отказа

от обычая выжидать должный промежуток времени между визитами была бы следующая позиция: социальные условности, может, и необходимы для поддержания стабильности на уровне тех или иных групп, но не являют собой необходимости абсолютной, и в особых ситуациях – если они препятствуют достижению поставленных вами целей – вы можете не принимать их в расчет. Другими словами, вы же собираетесь заполучить меня сегодня к обеду не ради социальной стабильности, а просто потому, что мы все вроде как этого хотим. То есть социальная стабильность вас в данном случае не интересует. Затем предположим, что вашей целью является еще один разговор и у вас есть все основания предполагать, что я, буде все равно окажусь у вас, приму в нем участие, вне зависимости от того, хотел я к вам ехать или нет – а что, большинство гостей так и делают, – и в таком случае вас никак не должно интересовать, хочется мне к вам ехать или нет, поскольку ваша цель достигается в любом из вариантов.

– Вы опять надо мной смеетесь.

– Ну уж нет, так просто вам от меня не ускользнуть. Дело не в том, смеюсь я над вами или нет. Вы уходите от вопроса.

Тишина.

– В общем, так: я приезжаю на обед к шести часам, хочу я того или нет, и если к этому времени у вас не будет готов ответ на мой последний довод, я все скажу Джо.

– Дети ложатся в половине седьмого, – сказала Ренни с едва заметною ноткой обиды в голосе и повесила трубку. Я отправился обратно в кресло и качался еще полных сорок пять минут. Время от времени я улыбался, сам не знаю чему – никакого конкретного чувства эти улыбки не выражали. Я просто несколько раз себя на этом ловил, вроде как в тех случаях, когда, прогуливаясь в одиночестве, я часто ловил себя на том. что повторяю рассудительнейшим тоном и не соблюдая при этом никакого ритма: Пепси-кола в точку бьет; двенадцать унций; вам везет, – сопровождая движение губ наморщиванием лба, застенчивым эдаким подергиванием уголка рта и, время от времени, быстрым движением правой руки. Прохожие часто принимали меня за человека, с головой ушедшего в решение серьезнейших проблем, и порой, когда я оглядывался на кого-нибудь из них, прошедших мимо, я и его ловил на вороватом быстром пассе правой рукой – он пробовал жест на вкус. В пятнадцать минут пятого позвонил доктор Шотт и подтвердил мое зачисление в штат Государственного учительского колледжа Вайкомико на должность преподавателя грамматики и основ композиции с начальным жалованьем 3200 долларов в год.

– Мы, знаете ли, – сказал он, – не платим столько, сколько платят в больших университетах! Просто не можем себе этого позволить! Но это не означает, что мы берем на работу кого угодно! У нас тут, честно говоря, нечто вроде закрытого клуба, и мы приняли вас на работу, потому что – нам кажется – вы разделяете наши чувства насчет важности нашего труда!

Я заверил его в том, что да, и в самом деле разделяю, а он меня в том, что он во мне и не сомневался. Я был не в большом восторге от необходимости преподавать еще и основы композиции, то бишь сочинения – в мои планы входила одна лишь предписательная грамматика, – но Доктор велел мне найти работу, и я решил соглашаться на все.

К дому Морганов я подъехал в половине шестого, безо всякой видимой на то причины. День все-таки обрел свою погоду, я был покладист и тих. На лужайке перед домом Джо и Ренни лениво перебрасывались футбольным мячом, хотя, по правде говоря, было жарковато. Увидев меня, они не выказали особого удивления,

– наоборот, даже обрадовались и пригласили присоединиться.

– Да

нет, спасибо, – сказал я и пошел туда, где оба их сына, одному было три, другому четыре, бросали свою собственную маленькую футбольную дыню с соответствующим возрасту умением. Я сел на травку и стал на всех на них смотреть.

– Если вам показалось, что вы меня задели сегодня по телефону, не обращайте внимания, Джейк, – жизнерадостно крикнула мне Ренни между пасами.

– Не обращайте внимания на то, что я могу наговорить по телефону, – ответил я. – Я вообще не умею разговаривать по телефону.

До сих пор я не видел женщины, которая умела бы правильно поймать и бросить футбольный мяч, – Ренни Морган была первым и единственным исключением. Она вообще-то была существо достаточно неуклюжее, однако стоило делу дойти до любого рода серьезной физической нагрузки, в ней откуда-то сами собой являлись свобода и даже своеобразная грация. Она ловила и передавала мяч тем же самым манером, с той же быстротой и точностью, с какими делал бы все это тренированный мужчина.

– Ну что, насчет сказанного не передумали? – спросил Джо, следя глазами за мячом.

– Я даже и не помню, что я там такого сказал.

– В самом деле? А вот Ренни запомнила весь разговор, слово в слово. Вы и вправду не помните или просто не хотите ставить ее в неловкое положение?

– Я и вправду ничего не помню, – сказал я и даже сам почти в это поверил.

– Я уже усвоил, что неловкие ситуации – не по вашей части. Я просто никогда не помню доводов, моих собственных или чьих-то еще. Запоминаю выводы, а не доводы.

Это наблюдение, которое мне самому показалось достаточно привлекательным, Джо почему-то не понравилось. Он потерял интерес к разговору и принялся объяснять старшему сыну, как правильней держать мяч. И тихим голосом наговоренный совет отца мальчик выслушал так, как если бы с ним говорил сам Кнут Рокне; Джо проследил, чтобы он три раза правильно бросил мяч, и только потом повернулся к нам.

– Держи, Джейк, – сказал он и бросил мне мяч. – Почему бы вам с Ренни не покидать еще немного, пока я займусь обедом, а потом бы мы чего-нибудь выпили. Зачем дожидаться половины седьмого, раз уж ты все равно здесь.

Я уже сказал чуть раньше, что был в тот вечер покладист и тих. По собственной воле я бы никак не стал участвовать в игре, но и вставать на уши, чтобы только отказаться, я бы тоже не стал. Джо ушел в дом, сопровождаемый по пятам эскортом из мал мала меньше, и следующие двадцать минут мы с Ренни пуляли друг в дружку мячиком. К счастью – потому что я, как правило, не люблю выглядеть неумехой – я в футболе не новичок; с Джо мне, конечно, не равняться, но бросить так же точно, как Ренни, и чтобы мяч на лету не вихлялся – это было вполне по моим силам. Ей, судя по всему, особо нечего было мне сказать, мне тоже, так что за эти двадцать минут на лужайке были слышны: легкий шорох, когда рука толкает мяч, во время перебежек тихое шуршание пружинящей под ступнями травы, мягкие шлепки приемов и тяжкое наше дыхание. Ничего приятного в этом не было, неприятного тоже.

Наконец с крылечка нас окликнул Джо, и мы пошли обедать. Морганы снимали половину первого этажа. В квартире было очень чисто; мебель исключительно модерновая, в жестком функциональном стиле, и ее было очень немного. А поскольку комнаты были относительно велики, выглядели они едва ли не голыми. Ни ковров на деревянных полах, ни занавесок, ни штор на вымытых до блеска окнах и ни единой мебелюшки сверх необходимого минимума; кушетка, два шезлонга, две лампы, книжный шкаф и письменный стол в гостиной; маленький обеденный стол и четыре складных стула на кухне; двухъярусная кровать, два бюро и рабочий стол со скамейками в единственной спальне, отведенной под детскую. И стены, и потолки были белые, а потому от лившегося сквозь поднятые жалюзи солнечного света гостиная буквально сияла. Мне пришлось прищуриться: в этой комнате, на мой вкус, было слишком много света.