Конец российской монархии
Шрифт:
Выслушав затем краткий доклад о положении дел на фронте, император Николай II добавил, что ждет приезда в Псков председателя Государственной думы Родзянко, чтобы получить от него прямые и подробные сведения о том, что происходит в столице. Когда же генерал Рузский добавил, что имеет и со своей стороны некоторые данные, относящиеся к тому же вопросу, которые им получены из Ставки для доклада, то государь ответил, что готов его выслушать сегодня же около 9 часов вечера.
Перед оставлением царского поезда генерал Рузский и я получили обычное приглашение к обеду. Так как было почти время собираться к таковому, то мы прошли лишь на несколько минут в вагон главнокомандующего, чтобы просмотреть донесения,
Обед носил очень тягостный характер. Государь был хотя и молчалив, но наружно спокоен. Всем, однако, было не по себе. Хотелось поскорее остаться наедине, чтобы разобраться в своих впечатлениях; разговор поэтому не клеился. О главном, лежавшем камнем на душе у каждого, никто, разумеется, не говорил, а вещи обыкновенные не шли на язык. Я думаю, что все почувствовали большое облегчение, когда подошло наконец время встать из-за стола и явилась возможность для каждого вернуться к себе и к своему делу.
ПЕРВАЯ БЕСЕДА ГОСУДАРЯ С Н. В. РУЗСКИМ
До 9 часов вечера я пробыл с главнокомандующим на вокзале и, только проводив его до царского поезда для доклада, уехал в город, где меня ждали в штабе многочисленные дела и срочные распоряжения.
Во время разбора накопившихся бумаг и беседы со своими сотрудниками мне подали телеграмму из Ставки на имя государя, в которой генерал Алексеев ходатайствовал о даровании стране ответственного министерства с М. В. Родзянко во главе.
Ходатайство это мотивировалось необходимостью избежать анархии в стране для продолжения войны. Вместе с телеграммой из Ставки был передан проект соответственного манифеста.
Часовая стрелка приближалась к 10 часам вечера. Так как генерал Рузский все еще находился на докладе у государя, то я приказал спешно подать себе автомобиль, чтобы лично отвезти на вокзал полученную телеграмму, которую считал особо важной и срочной. Обратившись к кому-то из приближенных к государю лиц с просьбою о вызове главнокомандующего, я стал поджидать Рузского в свитском вагоне, где меня кольцом обступили с расспросами лица государевой свиты. Объяснив им в пределах допустимого сложившуюся обстановку, я в ответ на их беспокойные вопросы: «Что же делать дальше?» — отвечал в соответствии с содержанием только что полученной телеграммы генерала Алексеева.
— К сожалению, — говорил я, — дело зашло слишком далеко, и, вероятно, нужны будут уступки для успокоения взволнованных умов.
Передав вышедшему ко мне главнокомандующему телеграмму на имя государя и получив от него просьбу выяснить время для разговора по прямому проводу с председателем Государственной думы, я возвратился к себе в штаб.
Около полуночи я в третий раз уехал на вокзал, чтобы дождаться там выхода главнокомандующего от государя. Я получил к этому времени очень тревожные известия о том, что гарнизон Л ути перешел на сторону восставших. Это обстоятельство делало уже невозможным направление царских поездов на север и осложняло продвижение в том направлении эшелонов того отряда, который, как читатель уже знает, подлежал высылке от Северного фронта на станцию Александровская в распоряжение генерала Иванова.
Головные эшелоны этого отряда, который был отобран командующим 5-й армией из состава наиболее надежных частей, по нашим расчетам, должны были подойти к Петрограду еще утром 1 марта. Затем они были временно задержаны в пути для свободного пропуска литерных поездов. И где они находились в данное время — нам оставалось неизвестным.
Генерал Рузский вышел от государя очень утомленным и расстроенным. Он коротко поделился со мной своими впечатлениями.
— Государь, — сказал он, — первоначально намечал ограничиться предложением Родзянко
На мой доклад о тех затруднениях, кои могут возникнуть в связи с переходом Лужского гарнизона на сторону восставших, генерал Рузский ответил, что государь предусматривает мирный исход возникших событий, почему, между прочим, и разрешил теперь же возвратить обратно в Двинск отряд, высланный на север из состава 5-й армии.
Содержание этого ответа очень интересно сопоставить с показанием, данным чрезвычайной следственной комиссии генералом Дубенским[164], лицом, назначение коего заключалось в ведении записей царских действий в период пребывания государя на театре военных действий. Этот генерал, находившийся в описываемое время в составе государевой свиты, свидетельствует, что уже в ночь на 1 марта в царских поездах не существовало настроения «борьбы» и в ближайшем к царю окружении только и говорили о необходимости «сговориться» с Петроградом и выработать условия соглашения. Это соглашательское настроение особенно упрочилось после получения царем известия, что в Псков на свидание с ним предполагает выехать Родзянко.
Зная, что Рузскому предстоит ночью длинная и ответственная беседа с Родзянко, я не стал расспрашивать его о подробностях доклада.
Недоброжелатели генерала Рузского впоследствии стали распространять слухи, будто он держал себя во время своей продолжительной беседы с императором Николаем II резко и даже грубовато, позволяя себе громкие выкрики и неосторожные выражения. По этому поводу я должен прежде всего отметить, что данная беседа с государем происходила без свидетелей, с глазу на глаз, что поэтому никто, кроме самого государя, не мог дать правильной оценки поведения генерала Рузского в течение их разговора. Лучшим же ответом на вопрос о том впечатлении, которое оставила эта беседа у государя, служит то неизменно предупредительное и доверчивое отношение, которое сохранил император Николай II к главнокомандующему Северным фронтом до последней минуты расставания.
Генерал Рузский всегда и со всеми держал себя непринужденно и просто. Его медленная, почти ворчливая по интонации речь, состоявшая из коротких фраз и соединенная с суровым выражением его глаз, смотревших из-под очков, производила всегда несколько суховатое впечатление, но эта манера говорить хорошо была известна государю и была одинаковой со всеми и при всякой обстановке. Спокойствия и выдержки у генерала Рузского было очень много, и я не могу допустить, чтобы в обстановке беседы с государем, проявлявшим к генералу Рузскому всегда много доверия, у последнего могли бы сдать нервы…
Вернее думать, что людская клевета и недоброжелательность пожелали превратить честного и прямолинейного генерала Рузского в недостойную фигуру распоясавшегося предателя.
Свою жизнь генерал Рузский запечатлел мужественной смертью в Пятигорске, где он был изрублен шашками большевистских палачей в одну из жутких по описаниям ночей конца 1917 года.
Да будет стыдно его клеветникам!..
НОЧЬ В ПЕРЕГОВОРАХ С ПЕТРОГРАДОМ
В половине четвертого утра 2 марта началась телеграфная беседа главнокомандующего армиями Северного фронта с председателем Государственной думы; беседа эта затянулась до 7 часов утра.