Конец российской монархии
Шрифт:
Мятеж, оставшись без руководителя, весьма скоро был потушен…
ПОЛОЖЕНИЕ В СТОЛИЦАХ
В Петербурге власть реагировала на беспорядки тем, что 26 ноября в помещении исполнительного комитета Совета рабочих депутатов был наконец арестован председатель этого Совета некто Хрусталев-Носарь[105]. Это был еще молодой человек, если не ошибаюсь, помощник присяжного поверенного социал-демократических настроений, приобретший в то время большую популярность в столичной революционной среде. Арест председателя имел то значение, что
В ответ на этот арест исполнительный комитет Совета выпустил особый финансовый манифест, коим населению предлагались меры, долженствовавшие, по мнению Совета, довести государство до финансового банкротства.
Манифест этот не получил, однако, ни широкого распространения, ни осуществления; деятельность же самого Совета рабочих депутатов после задержания его председателя значительно сократилась и закончилась произведенными в начале декабря арестами, а затем преданием суду всех членов того же Совета.
Не так дело обстояло в Москве. Там, подобно Петербургу, образовался свой Совет рабочих депутатов, который вместе с союзами Железнодорожным и Телеграфным взял на себя инициативу проведения политической забастовки в Первопрестольной. Работой этих организаций нормальный ход жизни в Москве стал нарушаться все более и более.
Городская атмосфера в этот период времени была накалена в той мере, что, например, известный русский талант — артист Ф. И. Шаляпин на парадном концерте, происходившем в Императорском театре, по требованию верхов театра спел известную народную песню «Дубинушка», в которой некоторые строфы, по мнению придирчивой цензуры того времени, имели революционный характер.
Значительная часть публики шумно аплодировала певцу и в хоровых местах песни подпевала ему, что придало всей сцене характер явной демонстрации и вызвало впоследствии большое раздражение в придворных кругах.
К началу декабря частичные забастовки в Москве стали принимать более общий и активный характер, вылившийся затем в форму весьма серьезного вооруженного восстания.
Ядро восставших образовали «дружинники», выставленные различными революционными организациями. С отчаянной решимостью вступили они в кровавую бойню с полицией и войсками, направленными властью против них. Поддерживаемые уличной толпой, они руководили постройкой баррикад, предназначавшихся для преграждения свободного сообщения по городу; сами же действовали вне этих баррикад по преимуществу вразброд, становясь таким образом почти неуязвимыми для власти. В критические минуты они беспрепятственно уходили, пользуясь проходными дворами и лабиринтами зданий. У них, словом, была своя тактика, умело приспособленная к условиям боя в черте большого города.
Водворение порядка в Москве было делом крайне трудным, ибо местные войска сами подпали под влияние революционной пропаганды, самое же восстание поддерживалось многочисленными рабочими. Особое упорство проявила рабочая Пресня, для усмирения которой пришлось прибегнуть даже к силе артиллерийского огня.
Руководивший подавлением беспорядков московский генерал-губернатор адмирал Дубасов[106]
Только с большим трудом петербургским военным властям удалось перебросить в Москву Семеновский гвардейский полк и в дополнение к нему послать подкрепление из Варшавы. С прибытием их московские власти стали постепенно хозяевами положения, и дело водворения порядка пошло успешнее.
Восстание, начавшееся 9 декабря, было окончательно потушено 17–18 декабря. Оно доставило много волнений и забот центральной и местной властям. В результате его — сотни убитых и раненых.
Уличные столкновения имели место и в некоторых других городах России, но нигде они не доходили до размеров московских.
ПЕРВАЯ ГОСУДАРСТВЕННАЯ ДУМА. ВЫБОРГСКОЕ ВОЗЗВАНИЕ
Если не ошибаюсь, 23 апреля 1906 г. был назначен торжественный прием в Зимнем дворце членов обеих законодательных палат: обновленного выборными членами Государственного совета и впервые собиравшейся Государственной думы.
Стоял редкий для нашей северной столицы теплый, солнечный весенний день. Все в природе пело о жизни и ее радостях.
Этому настроению природы, несомненно, вторили сердца всех русских людей, понимавших важность и торжественность встречи монарха с людьми, избранными его народом.
Я прошел в Зимний дворец в одном мундире из своей казенной квартиры, находившейся в здании Главного штаба и выходившей окнами на Дворцовую площадь, залитую солнцем и кипевшую оживлением.
Ко дворцу подъезжали экипажи, от самых роскошных до простых «ванек». Последние подвозили народных избранников, на коих главным образом и останавливалось внимание шумевшей толпы.
По широким лестницам поднимались они наверх в простых темных одеждах, еще не виданные теми коридорами и золочеными залами, в кои эти люди вливались. Они устанавливались по указаниям блестевших своими мундирами и интонировавших своими жезлами церемониймейстеров.
По другим лестницам залы дворца наполнялись военными и гражданскими чинами, сверкавшими золотом и серебром своих мундиров и орденов.
В определенный час началось шествие. Члены Государственного совета и Государственной думы должны были собраться в большом зале, куда к ним намеревался выйти государь.
Чинно, по двое, проходили мимо нас народные избранники. Мы жадно вглядывались в их лица, ловили обрывки их фраз, стремясь разгадать, с какими мыслями и заданиями с мест съехались они сюда из различных уголков нашей обширной Родины для законодательной работы.
— Кто намечается председателем Думы? — спросил кто-то из нас.
— Муромцев Сергей Андреевич[107], из Москвы, — ответили ему из проходивших рядов.
— Кто такой Муромцев?
— Известный в Москве профессор-юрист, адвокат и общественный деятель…
Многие слышали эту фамилию впервые, но уже одно то, что председателем Думы намечается лицо из Первопрестольной, да к тому же из профессоров Московского университета, служило в наших глазах признаком хорошо обдуманного выбора. Патриотический характер будущей Думы являлся, по-видимому, обеспеченным.