Конец старых времен
Шрифт:
После его ухода доктор Пустина обрел дар речи и принялся замазывать дерзость своего приятеля. Однако едва он произнес несколько слов, как дверь приоткрылась, и Хароусек, просунув в щель упрямую башку, начал перечислять, сколько золотых монет скупил пан Стокласа в пятнадцатом году и какое участие принимал он в поставках железнодорожных шпал…
— Вон! — взревел князь, шагнув к двери со своей нагайкой.
Хароусек исчез, мы же пребывали недвижны, прислушиваясь к его тяжелым шагам и крикам, постепенно замиравшим вдали.
Сударь, — обратился
Спасибо, — с нескрываемой горечью ответил тот. — Покорно вас благодарю! Я уверен, что мне будет больше пользы, если вы перестанете вмешиваться в мои дела.
Ах! — воскликнул князь. — Значит, я не угадал вашего намерения? Разве не высказал я этому мужику именно то, что вертелось у вас на языке? За вашими снисходительными словами я угадывал возмущенную гордость.
Полагаю, я выразился ясно, — возразил мой хозяин. — Я вас просил извиниться перед Хароусеком!
Пока длилась эта перепалка, сердце мое сильно стучало. Я верил, что князь не преследует никакой задней мысли, и все же не мог избавиться от ощущения, что в его действиях была какая-то преднамеренность.
Хозяин ушел вместе с адвокатом, оставив без ответа все, что еще говорил князь.
— Эх! — воскликнул тот, показывая нагайкой на дверь. — Пан Стокласа понимает только то. что немедленно приносит малую выгоду. Боюсь, он откажется от Отрады, чтобы получить в собственность одну полоску поля.
Тут полковник обернулся, и я встретился с ним взглядом. Он улыбался. Я не знал, что и подумать о нем, и казалось мне, что я проникаю в тайну безумца. Промелькнула минутка тишины, мне припомнились все злополучные истории, связавшие меня с князем Алексеем, и недоброе предчувствие стеснило мне грудь.
Тем временем управляющий с адвокатом удалились в кабинет.
Я думаю, — начал поверенный, — что князь умышленно вредит вашему делу. Думаю, он подкуплен герцогом Марцелом и осведомляет его.
Глупости! — ответил мой хозяин. — Просто князь — взбалмошный аристократ и не умеет разговаривать с крестьянами.
Поверенный некоторое время молчал. Потирая щеки и теребя бакенбарды, он размышлял о своей слабости, главной причиной которой было то, что он больше нуждался в Стокласе, чем Стокласа в нем. Словно весь мир вступил в заговор против этого доброго малого, точно так же, как против меня и князя; он сидел в луже и не мог найти ни единого доказательства, чтобы изобличить князя.
Адвокат еще не закончил своих размышлений, как снова заговорил Стокласа. Он спросил, помнит ли доктор Пустина, о чем говорил Хароусек.
Как не помнить! — ответил спрошенный.
Так вот, — сказал мой хозяин. — Кому, кроме нас с вами, известно то, на что напирал Хароусек? Кто это выболтал?
Сударь! — воскликнул адвокат. — Вижу, вы подозреваете меня, вижу, вы скорее готовы поверить всяким проходимцам и аферистам, чем человеку, работающему с вами пять лет! Неужели я не доказал вам, до какой степени я отожествляю свои интересы с вашими даже помимо
Простите… — начал было Стокласа.
— Хорошо, хорошо, — перебил его адвокат. — Спросите Яна Льготу, что он думает о князе, и, может быть, тогда вы поймете, почему я вас предостерегаю.
Надо ли было Стокласе помириться с доктором Пусти-ной или разойтись? В обоих случаях существовали причины, способные испортить настроение. Стокласа не сделал ни того, ни другого; решив, что этот господин еще толком ему не ответил, Стокласа не стал возражать, когда адвокат попросил пригласить в кабинет пана Яна. «Так, так, — сказал себе мой хозяин, — но почему же старый Якуб не передал мне через сына, держаться ли мне поверенного?»
Пан Ян явился, и адвокат задал ему несколько вопросов касательно князя Мегалрогова.
Кто он? Лжец? Аферист? Проходимец?
Да, да, конечно, — отвечал Ян, кивая головой, как лжесвидетель. — Я в этом бесповоротно удостоверился!
И он со смехом подсел к моему хозяину и стал передавать вчерашние сплетни.
Дела князя катились под гору. Ян с Пустиной в один голос твердили, что он мошенник, но хозяин мой еще колебался.
То, что я услышал от вас, непорядочно и позорно, — сказал он. — Но как знать, сколько в этом правды?
Хотите неопровержимого доказательства? — спросил адвокат. — Ладно — хорошенько следите за его руками, когда он играет в карты. Вчера, — продолжал он, — я уехал из Отрады с пустыми карманами: ваш князь обобрал меня до нитки! А вы следили за игрой? Обратили вы внимание, что тузы так и мелькали, а сколько у него было старших картинок? Он всегда выигрывает! Даже в том случае, когда, казалось бы, все для него потеряно. Он шулер, он мошенник, он куплен старым герцогом, да к тому же еще обкрадывает нас… Я потерял вчера на этом девять сотен!
Ян, проигравший вчера триста крон, добавил, что сей господин набивает карманы их деньгами.
Позвольте, господа, — вмешался тут Стокласа, — ведь в целом это составляет тысячу двести! Это уже не пустяк!
Заметьте — полковник с каждым днем повышает ставки, и всякий раз ровно на ту сумму, которую выиграл накануне. Начал с десяти крон, теперь играет на сотни.
Я столько о нем слышал хорошего, что уже ничему не удивлюсь, — заметил Ян.
С такими разговорами господа покинули кабинет и отправились в гостиную, где проводили время Михаэла с Сюзанн. Стокласа уселся возле окна. Сильно взволнованный, он потирал лоб. В ушах его все еще звучали слова перепалки между князем Алексеем и Хароусеком и все обвинения, возводимые на князя. «Да… нет… Да…» — повторял он про себя и уже стал склоняться к мнению доктора Пустины. «Надо мной будут смеяться, что я держал в доме кёпеницкого ротмистра! — думал он. — Господи, но я ведь с самого начала говорил, что с этим малым что-то неладно. Выгнал же я его из охотничьего домика! Эх, надо мне было думать своей головой!»