Конец света в восемь часов (Американская сказка)
Шрифт:
– Кто это? Что вам угодно?
– Роутон из "Ивнинг стар", - представился пришелец, кланяясь еще раз.
– Репортер по особо важным делам, - добавил он с вежливой улыбкой.
– Господин профессор, я позволил себе вчера поместить статейку...
– Ах, так вот кто заварил эту кашу!
– яростно крикнул Фаррагус, подступая к репортеру с таким видом, словно бы собирался выкинуть его за дверь.
– И вы еще смеете ко мне приставать?
– Одну минуточку. Тут, понимаете, такое дело: вы изволили выразиться в том смысле, что этот препарат, генетон, будучи помещен в пламя или нагрет иным
– Ага! И что же он ответил?
– спросил Фаррагус, поднося руку к уху, чтобы лучше слышать.
– Господин профессор Гунор, - почти пропел в ответ репортер, вперив свой взгляд в стенографиче-ский блокнот, словно в молитвенник,- ответил мне, что результат был бы таким же, как если бы мы Всыпали в огонь щепотку табаку. "Быть может, экспериментатор чихнет... этим дело и кончится", - сказал профессор Гунор. Я хотел бы спросить, какова в связи с этим позиция уважаемого господина профессора?
Фаррагус посинел.
– Экспериментатор чихнет...-прошептал он, нервно сжимая и разжимая пальцы, - чихнет... Вы... Вы желаете знать мое мнение?
– дрожащий голос Фаррагуса сел, но в нем послышались стальные нотки. Хорошо. Скажите своим читателям, скажите этим медным лбам, этим тупицам... что сегодня же в восемь часов вечера с последним ударом часов я введу мой препарат в пламя... а тогда пусть бог смилостивится над профессором Гунором... над всеми людьми... и над этими надутыми спесивцами, которые меня высмеяли! Выгнали! Вышвырнули!!! Секунду стояла мертвая тишина, потом профессор с ужасной гримасой схватил ключ и выбежал из комнаты. Проскрипел замок, в котором снаружи повернули ключ. Грей секунду стоял окаменев, потом беспомощно огляделся вокруг.
– Господин... господин профессор!
– неожиданно взвизгнул он. Репортер все еще писал. Потом старательно закрыл авторучку, вложил блокнот в карман, словно это было что-то чрезвычайно ценное, и, даже не пытаясь открыть дверь, ловко вскочил на подоконник. От земли его отделяли четыре метра. Он перекинул ноги наружу и, победно улыбнувшись Грею, воскликнул:
– Экстренный выпуск! После чего исчез.
Грей начал метаться по комнате, издавая отчаянные вопли, наконец, схватил стул и попытался выбить им дверь. Это, конечно, не удалось, но грохот привлек внимание полицейского инспектора.
Поскольку профессор оставил ключ в замке, инспектор повернул его, вошел и тотчас отскочил, потому что Грей замахнулся на него остатком стула.
– Что это значит? Что вы делаете?
– сурово спросил страж порядка, завидев растрепанные волосы, сумасшедший взгляд и бледную вспотевшую физиономию ассистента, который, жестикулируя, пытался сладить с разбросанными бумагами и льющейся из чернильницы рекой чернил.
– Репортер... профессор... Фаррагус... генетон... сбежал... стонал Грей.
– Да успокойтесь вы наконец. Где профессор?
– Бог мой, что теперь будет?
– Да говорите же в конце концов. Грей опустился в кресло.
– Репортер пришел
– Где профессор?
– Куда-то побежал, может, домой.
– Где этот порошок?
– Был у профессора в стеклянной ампуле.
– Где ампула?
– Тут была, в ящике стола... Они бросились к столу. Ящик был пуст. Инспектор вдруг крикнул:
– Господи, где репортер?
– Выскочил в окно! Инспектор задохнулся.
– Ну, - сказал он, - теперь-то уж действительно начинается светопреставление. Он выбежал в коридор. Было слышно, как он набирает номер телефона и кричит в трубку, поднимая на ноги весь комиссариат.
– Арестуйте его, как только увидите!
– кричал он.
– Что? Что? Хорошо! Он уже собирался повесить трубку, когда что-то вспомнил.
– Алло! Брэдли! Слушайте, как только вам в руки попадется Роутон, репортер из "Ивнинг стар", дайте ему пару раз "бананом" и киньте в холодную, пусть остынет... Он так же опасен, как и. профессор! Грей сидел на предпоследней ступеньке лестницы, играя ключом.
– А вы что тут сидите?
– спросил инспектор, который летел вверх словно ракета. Грей равнодушно взглянул на него.
– Я собирался пойти пообедать, да стоит ли?
– Это еще почему?
– Ну, ведь после восьми уже не надо будет больше есть...
– Пропадите вы пропадом!
– прорычал инспектор и помчался дальше. Государственный секретарь положил пресс-папье слева от серебряной статуэтки, изображающей статую Свободы, потом справа, затем перед собой и долго смотрел на его хрустальный шарик. Наконец он поднял голову.
– Ну? Генерал Харвей проглотил слюну.
– Мы сделали все, что могли.
– Ничего вы не сделали.
– В два часа оцепили все вокзалы, станции надземной железной дороги и метро, улицы, площади; мобильные патрули с фотографиями Фаррагуса разъезжают по городу. Они держат постоянную радиосвязь с Главной квартирой. Оцеплены университетские здания... произведены обыски в квартирах профессоров... в три мы развесили объявления, назначающие пять тысяч долларов награды за информацию о месте нахождения профессора. Ни одна машина, ни один самолет, ни один человек не могут без нашего ведома покинуть Лос-Анджелес. Государственный секретарь с такой злостью стучал линейкой по пресс-папье, словно оно было во всем виновато.
– Ну и что?!
– взорвался он.-Ну и что?! Харвей почесал переносицу.
– Ежеминутно ждем сооб... Зазвонил телефон. Государственный секретарь поднял трубку.
– Что?
– спросил он.
– Да. Это вас. Он отдал трубку генералу. Тот прижал ее к уху. Некоторое время слушал, потом его шея стала наливаться кровью.
– Что? Фельетон? Из Лос-Анджелеса? Что? Что?? Что??? Не разрешать! Возвратить! Пустить в ход все резервы! Он прикрыл рукой микрофон и глухо сказал:
– Надо было этого ожидать. В городе паника-то есть волнения... поправился он.
– Толпы людей стремятся выйти из города в различных направлениях.