Конец света
Шрифт:
Так зачем маму теперь мучить и расстраивать рассказами про деда Панкрата?
«Все у меня нормально. Здоров. Служу как все…»
И когда перед стодневкой деды наехали на него, мол, пиши мамане, чтоб денежный перевод прислала, он, Пеночкин, не поддался. Так и сказал: «Нет у нас денег, нищие мы с мамой. С меня, хотите — кожу сдирайте, а матери писать не стану».
И отстали от него. Врезали пару зуботычин и отстали.
Пеночкин подцепил свой ЗИЛ к дежурному тягачу, завел с толчка.
Покурил, сидя в кабине. Покурил, хоть молодым в парке это и
«Дед» Панкрат дверцу открыл:
— Ты че, «дух» поганый, припух? Ща под погрузку на склады окружные поедем. Я в колонне за тобой. Заглохнешь — убью, понял?
В колонне они без старших машины поедут. Это и хорошо, но это же и плохо.
Хорошо, потому что можно ехать и думать о своем. А Пеночкин не умел ехать и думать о своем, если в кабине старший. Пусть даже и не говорит, пусть даже молчит, а Пеночкин все равно напряжется весь и не может думать-мечтать. Так что в колонне ехать хорошо. Будет он думать про хорошее. Про маму. Про девчонок. Вот вернется он, Пеночкин, домой, отдохнет месячишко, вскопает маме огород, пойдет на их фабрику в транспортный цех — шофером. Или вообще устроится дальнобоем, если повезет. Женится. Только вот не решил еще на ком. Так что хорошо одному ехать, без старшего машины.
Но это же и плохо. Потому как если случится чего — заглохнешь или поломаешься — только с него и спрос потом, и некому хоть бы присутствием своим защитить от «деда» Панкрата.
На складах загрузились быстро. Там вообще как в американском кино — погрузчики шмыгают — вжик-вжик! Задом машину подал, борт задний опустил, два раза тебе по четыре ящика кинули — и отъезжай! Правда, целый час потом Репка колонну выстраивал. Пеночкину пришлось мотор заглушить — а не то соляру пожгешь, потом в дороге встанешь, «дед» Панкрат по шее надает. А ведь это он же у него и слил пятьдесят литров. И задвинул куда-то гражданским. И уже небось и водки купил.
Ехали быстро. Вместо положенных сорока Репка гнал где-то под пятьдесят. Торопился, наверное, к своей вернуться. Красивая у него жинка. Солдаты треплются, будто изменяет ему, но врут. Они всегда, как красивую увидят, так врут про такую всякие гадости. Вот и «дед» Панкрат брехал, будто она с прошлогодними дедами гуляла.
Жрать в армии всю дорогу охота. А когда они обедать будут, ротный не сказал. Правда, Леха Золотицкий, молодой боец Пеночкиного призыва, заметил вроде, что на кого-то там грузили термосы со жратвой. Может, когда разгрузимся, так и дадут?
Вспомнились мамины праздничные обеды. Раз в месяц, с получки, мама покупала в фабричном магазине мясо и делала борщ. Такой вкусный, такой аппетитный! Жарила котлеты. И еще пекла пирог. С капустой.
Ах, как он сейчас рубанул бы маминых котлет с гречневой кашей!
Вот женится, будет денег приносить домой много. Шофера-дальнобои прилично зарабатывают. И его жинка будет ему борщ и котлеты делать на каждый день. Ленка Иванова? А хоть бы и Ленка Иванова. Она хорошая. Она добрая.
К исходу третьего часа движения настал какой-то критический момент, и Пеночкина
Бородатый, тот что стрелял, брезгливо морщась, стащил неживого, поникшего на руле Пеночкина, вывалил его из кабины и, бросив на сиденье еще не остывший свой АКСУ [22] , по-хозяйски сел на водительское место.
— Алла акбар!
— Алла акбар, поехали!
И Володя-Ходжахмет, сидя в передней машине, на том месте, где еще минуту назад сидел капитан Репка, включил рацию на передачу:
— Движемся. Готовь принимать. Груз в порядке. Алла акбар.
22
АКСУ — укороченный автомат АКС-74У.
А рядовой Пеночкин, который так и не стал дембелем, не вернулся к маме на ее котлеты с гречневой кашей и не женился на Леночке Ивановой, остался лежать в кювете. И с ним остались и «дед» Панкрат, и Леха Золотицкий, и капитан Репка. И еще шестнадцать пацанов.
Командир лодки К-653 «Краснодар» отдал приказ подвсплыть и, выпустив антенну, связаться с Резервной ставкой.
О нападении террористов необходимо было немедленно доложить.
— Надо вжарить по Мадриду, что ли? — сказал в задумчивости генерал Долгов.
— Правильно, — согласился Данилов, — передайте командиру К-653, чтобы ударил по Мадриду.
Глава 2
Кормили на строительстве минарета очень плохо. Баринов совсем уж отощал.
Земляные работы на стройплощадке сменились сперва на бетонные, потом на плотнические, арматурные, сварные, снова бетонные и, наконец, на каменщицкие.
Теперь Баринов освоил профессию каменщика третьего разряда и работал подручным у своего бригадира, молдаванина Василия Кодряну. Когда припекало солнышко и на Невский выкатывало большое количество рикш со знатными баями и паланкинов с женами знатных баев, молдаване посылали Баринова просить милостыню. Посылали его как самого бесполезного в строительном процессе, все равно от него проку мало — кирпич класть красиво не научился, раствор подавать сноровки большой не имеет — так… Держали его из жалости. Выгнать — пропадет ведь. Кому нужен бывший литературный критик?
А вот разжалобить какую-нибудь дамочку в паланкине или толстого бая, едущего на рикше на базар на Сенную или в Интернет-чайхану на беседу с уважаемыми друзьями, — на это Баринов как раз годился.
Для потехи его выряжали в жилет и галстук на голое тело, на голову ему надевали шляпу а-ля артист Боярский в лучшие его дни и отправляли на угол Невского и канала Грибоедова. Молдаване ему еще и дощечку дали, чтобы он обращение написал жалостливое.
«Подайте бывшему питерскому литератору на пропитание».