Конец третьего рейха
Шрифт:
Я дал понять Кребсу еще раз, что действия правительств США и Англии согласованы с нашим правительством, что демарш Гиммлера я понимаю как неудачный дипломатический шантаж. Что касается нового правительства, то мы думаем так: самое авторитетное немецкое правительство для немцев, для нас и наших союзников будет то, которое согласится на полную капитуляцию.
– Ваше так называемое "новое" правительство, - сказал я, - не соглашается на общую капитуляцию потому, что связало себя завещанием Гитлера и намерено продолжать войну. Ваше "новое" правительство или "новый кабинет", как назвал его
– Разве из этих посмертных слов Гитлера не видно, что, отрицая общую капитуляцию, ваше так называемое "новое" правительство хочет продолжать войну?
Время потянулось еще медленнее. Но приходилось сидеть и ждать решений Москвы. Переходим к частным разговорам.
– Где сейчас генерал Гудериан, с которым я в тридцать девятом году встречался в Бресте?
– поинтересовался я.
– Он тогда командовал танковой дивизией.
– Гудериан был начальником штаба сухопутных войск Германии до пятнадцатого марта, затем заболел и сейчас находится на отдыхе. Тогда я был его заместителем.
– Болезнь Гудериана дипломатическая, политическая или военная хитрость?
– О своем бывшем начальнике я не могу говорить плохо, но нечто в этом роде было.
– Вы все время находились в ставке?
– Я работал начальником отдела боевой подготовки. Я был также в Москве и до мая сорок первого года замещал там военного атташе, а затем меня назначили начальником штаба армейской группы на Востоке.
– Значит, это в Москве вы научились русскому языку, и с вашей помощью Гитлер получал информацию о Советских Вооруженных Силах? Где вы были во время Сталинградского сражения и как вы к нему относитесь?
– Я был в это время на Центральном фронте, у Ржева. Ужасно - этот Сталинград! С него начались все наши несчастья... Вы были в Сталинграде командиром корпуса?
– Нет, командующим армией.
– Я читал сводки о Сталинграде и доклад Манштейна Гитлеру.
Долгая пауза. Чтобы прервать молчание, я спросил:
– Почему Гитлер покончил жизнь самоубийством?
– Военное поражение, которого он не предвидел. Надежды немецкого народа на будущее потеряны. Фюрер понял, какие жертвы понес народ, и, чтобы не нести ответственности при жизни, решил умереть.
– Поздно понял, - заметил я.
– Какое было бы счастье для народа, если бы он это понял пять-шесть лет назад...
Беру завещание Гитлера и читаю вслух:
– "Хотя в годы борьбы я считал, что не могу взять на себя такую ответственность, как женитьба, теперь, перед смертью, я решил сделать своей женой женщину, которая после многих лет настоящей дружбы приехала по собственному желанию в этот уже почти окруженный город, чтобы разделить мою судьбу.
Она пойдет со мной на смерть по собственному желанию, как моя жена, и это вознаградит нас за все, что мы потеряли из-за моей службы моему народу".
Обращаюсь к Кребсу:
– Ева Браун как будто не арийской крови. Как же это Гитлер отошел от своих
Кребс поморщился и ничего не сказал.
Мне пришлось добавить:
– Жаль! Может быть, провести телефон из этого дома к Геббельсу? переменил я тему разговора.
– Я буду очень рад, - встрепенулся Кребс.
– Тогда и вы сможете говорить с доктором Геббельсом. Я готов послать с вашими телефонистами своего адъютанта это поможет.
Позвонил маршал Жуков, я доложил, что Кребс с 15-го марта - начальник генерального штаба, читаю по телефону документ Геббельса о полномочии Кребса.
Мы договорились, что полковник, сопровождавший Кребса, и немецкий переводчик возвратятся к себе, чтобы установить прямую телефонную связь с имперской канцелярией. С ними ушли два наших связиста - офицер и рядовой, которых выделил начальник штаба армии.
К этому времени ко мне на КП прибыли член Военного совета армии генерал-майор Пронин, мой первый заместитель генерал-лейтенант Духанов, начальник оперативного отдела полковник Толконюк, начальник разведки полковник Гладкий. его заместитель подполковник Матусов и наш переводчик капитан Кельбер.
Мы перешли в соседнюю комнату, приспособленную под столовую. Принесли чай, бутерброды. Все проголодались. Кребс тоже не отказался. Взял стакан и бутерброд. Я заметил, как дрожат у него руки.
Сидим уставшие. Чувствуется близость конца войны, но ее последние часы утомительны. Ждем указания Москвы.
А фронтовая жизнь шла своим чередом. Штаб армии предупредил войска, в первую очередь армейских артиллеристов, что надо быть готовыми к продолжению штурма. Разведчики вели наблюдение за противником, его резервами, снабжением. В подразделения подвозили боеприпасы и горючее. Саперы строили и улучшали переправы через канал Ландвер. Я иногда уходил от Кребса в соседние комнаты, чтобы дать указания и утвердить распоряжения штаба.
Командирам корпусов и дивизий было четко сказано, что переговоры ведутся как положено, а войска должны быть готовы немедленно, по первому сигналу возобновить штурм. Получалось так: Геббельс, Борман и Кребс хотели оттянуть время в свою пользу - авось русские начнут перепалку с союзниками... А мы это же самое время использовали для того, чтобы получше подготовиться и одним ударом завершить штурм Тиргартена, если капитуляция не состоится.
Разговор с Кребсом возобновился. Хотелось проникнуть в тайны руководителей третьего рейха, в их замыслы и надежды, тем более, без ответа Москвы прекратить переговоры с Кребсом я не мог. Кребс, конечно, все знает, но ничего толком не скажет, из него надо суметь выудить все, что можно, ведя беседу, сопоставляя его ответы на вопросы:
– Где сейчас Герман Геринг?
Кребс встрепенулся, будто его разбудили:
– Геринг? Он - предатель, его фюрер терпеть не может. Геринг предложил фюреру сдать ему управление государством, фюрер исключил его из партии...
– И тут же поправляется: - Гитлер перед смертью исключил его из партии, о чём он пишет в завещании.
Уже путаница: то "фюрер терпеть не может Геринга" сказано в настоящем времени, то "Гитлер перед смертью исключил его из партии" - уже прошедшее время. Пытаюсь уточнить: