Конец вечной мерзлоты
Шрифт:
У алтаря он заметил огромный медный сосуд, похожий на котел. Сходство подтверждалось водой, налитой в него.
— Варить что-нибудь собираются? — шепотом спросил Армагиргин Кобелева, кивнув на сосуд.
— Вас будут в нем крестить, ваше сиятельство, — ответил Кобелев.
С ужасом поглядывая на купель-котел, Армагиргин уже не слушал слаженного священного песнопения, исполняемого хором молодых якутов.
Отец Дионисий разглядел своим проницательным оком растерянность Армагиргина, подошел и ласково коснулся мягкой рукой:
— Бог милостив…
Бог… Кто знает, каков он окажется для тундрового
Размышления Армагиргина прервал отец Дионисий. Он подвел чукчу к священному сосуду, продолжая протяжно петь. Изредка на помощь ему вступал якутский хор, и ровное пение молодых голосов тревожило душу еще больше, словно посвист долгой полярной пурги.
Армагиргин, уже не властный над собой, крепко закрыл глаза: будь что будет…
Он ощутил бритой макушкой холодные капли, струйка воды скатилась на лоб, на нос, упала на верхнюю губу. Армагиргин невольно слизнул каплю и открыл глаза.
Отец Дионисий уже протягивал ему крестик на тонкой металлической цепочке.
Армагиргин наклонил голову и почувствовал кожей холодок стылого металла.
После крещения дни покатились, как снежные комья, пропитанные дурной веселящей водой.
Пора было ехать домой, в родную тундру. Надвигалась весна. Скоро тронутся реки, зарыхлится снег, обнажатся каменные склоны, и по ним уже не пройдут деревянные полозья легких нарт…
Губернатор прощался с Армагиргином торжественно, не скрывая, однако, радости по поводу отъезда долгого и беспокойного гостя. Он устроил большое сборище, на которое сошлись знатные и именитые лица губернского города — купцы, священнослужители, чиновники и богатые якуты.
Губернатор произнес большую речь, которую старательно перевел исправник Кобелев. Армагиргин, снова вынужденный облачиться в мундир с кортиком, слушал заверения, произносимые от имени брата — российского императора, пожелания верной и исправной службы жителям далекой окраины царю, вере и отечеству.
В своем ответе чукотский король Армагиргин был краток. Он поблагодарил брата-императора в лице якутского губернатора за гостеприимство и обещал российским купцам и чиновникам давать предпочтение перед американскими.
Губернский город долго маячил на горизонте высокими дымами от множества печей.
Впереди лежал долгий путь на родину.
В родном стойбище Армагиргин обнаружил, что за время его отсутствия стада сильно поредели — часты были нападения волков, копытка косила оленей, да и пастухи разленились без твердой хозяйской воли.
Наведя порядок в своем стойбище, он отправился в путешествие по северным и северо-восточным тундрам.
Глава чаунских чукчей Леут отвел для жительства Армагиргину самую ветхую ярангу. Даже угощение дурной веселящей водой не расположило владельца огромных стад. Леут с усмешкой слушал рассказы Армагиргина о Якутске.
Так же сдержанны были и восточнотундровые эрмэчины [3] .
Армагиргин соблазнял их преимуществами дружбы с русскими, но Леут вытащил в ответ хорошо упакованный американский табак, раскурил его и дал попробовать гостю. А на его связку черного табака, принесенного в дар, и глядеть не стал, велел отдать пастухам…
Армагиргин вернулся в свое стойбище раздосадованный и разгневанный крахом его надежд. Но
3
Глава оленьего стойбища. Дословно — сильнейший.
— Пошто дуришь, оленья морда? Какое из тебя величество, прости господи душу твою грешную…
Теперь о его королевском звании чукчи упоминали не иначе как с усмешкой.
Лишь некоторые русские еще выказывали знаки уважения, особливо когда Армагиргин появлялся в Маркове, старинном казацком селении в верховьях великой чукотской реки Анадырь.
Давно помер верный друг — исправник Кобелев, другие люди появились на реке: в Маркове и в Ново-Мариинском посту.
Марково ближе всего к стойбищу и к пастбищам Армагиргина. Оттуда чаще всего и наезжали русские и более всех лекарь Черепахин, в пьяном виде состязавшийся с шаманом Эль-Элем. Поначалу он был послан якутским губернатором во исполнение просьбы Армагиргина о медицинской помощи. В первый же год Черепахин выгодно променял весь запас медицинского спирта на пушнину, и с той поры забота о выгодной торговле стала для него превыше охраны здоровья тундровых жителей.
Армагиргин втайне презирал Черепахина, которого недолюбливали его же собственные соплеменники и пуще всех купец первой гильдии Малков, владелец больших складов, обшитых гофрированным светлым металлом.
Так текла жизнь. И оставалось ее, наверное, уже немного — это пугало Армагиргина, словно чернеющая на пути бездонная пропасть.
Насладившись запахом теплого дыма и уваривающегося мяса, Армагиргин кашлянул, давая знать женщинам, что он проснулся и готов к утренней трапезе.
Поклевав одного, другого, Армагиргин недовольным жестом отодвинул от себя деревянное блюдо-корытце и потребовал чаю. Хлебнув немного, он гневно спросил:
— Отчего чай такой слабый?
Подбежала Гувана.
— Заварки больше нет… Вывариваем старый да траву добавляем…
— Сами вылакали, ненасытные! — заорал Армагиргин и замахнулся на женщину. — Нет чтобы сберечь для хозяина! Негодные!
Однако бить Гувану Армагиргин не стал, вспомнив вдруг свой утренний сон.
— Где та женщина? — грозно спросил он замершую в ожидании удара Гувану.
— Какая женщина?
— Что из Голодного стойбища пришла.
— У Теневиля остановилась, — тихо ответила Гувана.
— Как ее зовут?
— Милюнэ, — еле слышно выдохнула Гувана.
— Подать мне мундир с ножиком тангитанским!
Это было так необычно, что Гувана осмелилась поднять глаза на мужа: давным-давно он не надевал царский мундир.
Пастух Теневиль, молодой парень, жил в одной из задних яранг. Кто-то сказывал, что парень не совсем в уме — что-то вычерчивает на обертках чая да на дощечках из товарных ящиков выцарапывает. Будто бы изобретает чукотский письменный разговор вроде тангитанского. (Совсем рехнулся парень. За оленями бы лучше доглядывал. Своих потерял, теперь и хозяйские порастеряет.)