Конец вечной мерзлоты
Шрифт:
Чем больше Безруков думал об Индии, тем холоднее ему становилось, и когда заговорил, он едва разжал стянутые стужей губы:
— Слушай, Куркутский, ты про Индию что-нибудь знаешь?
— А хто он? — живо отозвался каюр.
— Не человек, а страна такая.
— Китай, что ли? Али Япония?
— Индия. Какой Китай, какая Япония? На слонах там ездят.
— По скольку запрягают? — с интересом спросил Куркутский.
— Не запрягают, а верхом влезают на них, — ответил Безруков.
— У нас ламуты тоже верхом на оленях ездят, дикоплешие, —
Безруков понял, что ему не соблазнить жителя холодного края индийской жарой, и он умолк, с трудом сомкнув опухшие от мороза губы.
Вечная мерзлота… От кого же он это слышал? Да уж точнее и не скажешь. О чем Тымнэро думает? Что у него на душе? Как он воспринимает новую власть, власть, которая должна принести ему истинную человеческую жизнь? Кто-то сказал, что сами чукчи себя чукчами не называют, а как это…
— Куркутский, как чукчи сами себя называют?
— Грех сказать, — ответил Куркутский, — народ-то сам дикоплеший, а звание себе взяли — лыгъоравэтльан.
— Что это означает?
— Истинно, доподлинно люди, — ответил Куркутский, — а остальные, мольч, мусор человеческий, не настоящие. Добро бы истинно жили по-людски, а то ведь дикоплешие…
— Слушай, Куркутский, я тебя прошу, при мне это слово «дикоплеший» больше не употребляй. Нехорошо это. Чем ты лучше чукчи, если так относишься к ним?
— Так я к ним со всей душой и уважением! — даже как-то сердито ответил Куркутский. — Только вот что скажу, господин Безруков, больно несправедливо к ним относитесь вы, тангитаны. Народ доверчивый, как ребенок, каждый готов помочь, разделить последний кусок, так мало вам того деленого куска, вы еще у него из глотки последний вынимаете. Разве это справедливо?
Да, работы тут после взятия власти будет непочатый край. Школы открыть, обучение наладить… Люди способные к этому, вон Булат хвастался, что Милюнэ уже почти всю азбуку выучила. Врачей нет: больно много кашляющих, видно, чахотка тут свирепствует. Да и с жильем у них худо. Безруков вспомнил ярангу Тымнэро. У иной собаки конура получше, чем яранга.
Впереди показались прочертившие небо мачты анадырской радиостанции. А уже за ними — черные дымки из труб и желтые глазки окошек.
Подъехали к домику Булатова. Хваан встретил их на воле, пытливо взглянул в глаза товарищу.
Безруков с ободряющей улыбкой ответил на его спрашивающий взгляд:
— Рано еще нам в Индию собираться!
Вихри враждебные веют над нами…— А что такое — веют? — спросила Милюнэ.
Булатов задумался. Почему, действительно, веют? Веют зерно на току, вот это он доподлинно знал.
— Так надо, — твердо ответил Булатов. — Песня революционная, и каждое слово проверено и поставлено для дела.
Милюнэ понимающе кивнула.
Они вполголоса еще раз спели первый куплет:
Вихри— А что такое — роковой?
— Ну что ты все выспрашиваешь? — сердито ответил Булатов. — Ты должна понимать — песня-то революционная, а что в революционном движении главное? Что Безруков говорил — конспирация! Тайна. Чтобы враг заранее не распознал намерения пролетариата…
— А мне нравится это слово — «пролетариат», — тихо сказала Милюнэ.
Булатов вопросительно посмотрел на свою подругу.
— Я вот кем была? — продолжала Милюнэ. — Сначала Треневы просто кричали мне — эй! А сами друг другу говорили — господин, госпожа, а то и мадам… А мне — эй! Даже когда дали тангитанское имя Маша, все равно чаще кричали — эй! Будто собаку окликали… А это хорошо — пролетарий. Пролетарий Милюнэ. Знаешь, когда захочешь меня нежно-нежно назвать, говори мне — пролетарий. Так тихо, нежно произнеси — пролетарий Маша… Хорошо?
Булатов почесал голову. Милюнэ частенько озадачивала его неожиданными суждениями. Способная она, уже бойко складывала слоги и читала по складам.
— Есть такой лозунг, — сказал Булатов, поглаживая плечо Милюнэ, — его выдвинул вождь рабочего класса Карл Маркс: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Милюнэ широко раскрытыми глазами посмотрела на Булатова:
— Так и сказал — пролетарии всех стран, соединяйтесь?
Булатов кивнул.
— Как хорошо сказал! — с изумлением прошептала Милюнэ. — Так это же он про нас с тобой!
— Да не в этом смысле говорил Карл Маркс, — усмехнулся Булатов. — Смысл этого призыва в том, чтобы пролетарии всех стран, всего мира объединились для борьбы против богатых, против тех, кто сосет кровь рабочего класса. Поняла?
По вечерам в домик к Булатовым приходили Безруков и Хваан.
В этот вечер они оба были озабочены и молчаливы. Поев и принявшись за чаепитие, Безруков как бы походя спросил:
— Ну как, Машенька, твои успехи в грамоте?
— Уже слоги складывает, — с гордостью за жену ответил Булатов. — Вот тут тетрадка. Страсть как любит писать! Просто удивляюсь!
— Это правда? — с интересом спросил Безруков, быстро переглянувшись с Хвааном.
— Правда, — бесхитростно ответила Милюнэ. — Как будто вышиваю по оленьей шкуре что-то красивое…
— После победы революции, может, и писателем станешь, — заметил Хваан.
— А это что? — нахмурившись, спросила Милюнэ.
— Человек, который пишет книги, — пояснил Хваан.
— Так сколько надо знать, чтобы книгу написать! — ответила Милюнэ.
— Выучишься! — уверенно ответил Хваан.
— Учитель у меня хороший, — с гордостью произнесла Милюнэ. — Хорошо меня учит. Рядом. Когда он рядом, я хорошо понимаю все…