Конец века
Шрифт:
Внутри ёкнуло. Если бы сейчас перед этим афганцем стоял простой студент, пусть и отслуживший срочную младший сержант запаса Луговой Гаврила Никитич, врядли бы этот простой жест ветерана вызвал у него особые чувства.
Нет, не мог так просто уйти, заплатив деньги, ни ефрейтор Русской Императорской Армии Пронькин, ни рядовой Рабоче-крестьянской Красной армии Теличко.
— А! Многовато железнодорожным биндюжникам будет… — с этими словами я нащупал в сумке горлышко одной из бутылок водки, вытащил и поставил на ящик рядом с афганкой, рядом аккуратно примостив стопку купюр, —
— Старший прапорщик, — поправил меня с улыбкой Фрол Фомич. Бутылка исчезла с ящика, словно по мановению волшебной палочки, — носи, бача, да поминай добрым словом.
— Есть, поминать добрым словом! — пожал я руку Фомичу, прощаясь, — вопрос можно?
— Валяй.
— Однополчане ваши не обидятся, если увидят меня в «песчанке»?
— Ну ты спросил, воин! — почесал затылок старший прапорщик, — а чего им обижаться? Это же не голубой берет или, скажем, тельник. Хотя сейчас такой бардак… На афганку никто не обидится. В ней сейчас много кто ходит. Ликвидаторы бывшие, опять же, да и в войсках много. А ты чё, зассал, воин?
— Нет, просто, не хотелось бы на пустом месте кипишь разводить. Хороших людей обижать.
— Ах, вон оно что. Судя по рукопожатию, ты, бача «обидеть» можешь не по-детски. Я думаю, нормальные афганцы из-за такого никогда в бутылку не полезут. А психов везде хватает. Всем не угодишь.
— Понял, товарищ старший прапорщик, бывайте здоровы!
Нда-а…недолго деньги у меня продержались. Несмотря на очевидную необходимость покупок, жаба слегка придушила. Надеюсь, что сегодня я свои похудевшие финансы поправлю.
Ахмат Зелимханович находился в конторе, так сказать, на боевом посту. Завидев меня, нагруженного раздувшейся сумкой и бочонком, он поманил меня рукой:
— Здравствуй, Гавр. Паспорт принёс?
— Да, Ахмат Зелимханович, — я полез в сумку, сгрузив свою поклажу на пустой поддон от погрузчика, — вот!
Экспедитор скрупулёзно переписал мои данные. Дал расписаться на нескольких листах документов, окончательно оформив мой найм на работу.
— Это ты проставу грузчикам принёс? — кивнул он на сумку.
— Да, водители сказали, что так положено у вас.
— Я не против, только после работы. Можешь пока сложить в тот шкаф. Переодеваться можешь в бытовке — вход рядом с конторским, за углом. Там и умывальник есть. Сегодня снова соль разгружать поставлю. По накладным там на несколько тонн больше. Водителей я уже предупредил, так что не подведи, Гяур.
— Сделаю, Ахмат Зелимханович.
— Иди переодевайся
Этой ночью сработать удалось быстрее, почти без простоев. Периодически, поглядывая на соседние пути, я замечал работу бригады грузчиков. Сначала они разгружали какие-то ящики, потом мешки.
Был момент, когда к моему вагону подошли двое в брезентовых штанах и с какими-то накидками из мешковины, крепящимися в виде капюшонов на голове. Наверно, с такими удобно перетаскивать мешки. И кожу на спине не натирает и не холодно.
Они почти четверть часа наблюдали за моей работой, покуривая папиросы и тихо переговариваясь. Затем вернулись к себе. Странные смотрины.
Закончив почти на два часа раньше, я поинтересовался у Степана, кто бригадир смены. Переоделся, стряхнув и скатав афганку в рулон. Полёвка действительно оказалась чертовски удобной одеждой для работы. Заскочил к Зелимханычу за расчётом, не забыв отслюнявить экспедитору его долю. Сегодня вышло на пятьдесят рублей больше.
В приподнятом настроении зашагал к отдыхавшим в противоположном конце перрона грузчикам.
— Доброй ночи, честному народу, — громко поздоровался я, решив долго не затягивать и развязаться с местным ритуалом, — мне бы бригадира, Сергея Павловича, повидать.
— Палыч, к тебе! — крикнул высунувшийся из вагона черноволосый кудрявый парень в майке неопределённого цвета и брезентовых штанах.
Из-под вагона выбрался коренастый мужчина сорока лет. Я узнал одного из тех, что подходили сегодня ночью посмотреть, как я работаю.
— Сергей Павлович?
— Я Гаврила Луговой, работаю с недавних пор на соседнем участке. Вот пришёл по обычаю уважить общество, проставиться, так сказать, — я поставил на шпалы сумку, расстегнул замок и стал выставлять на край перрона две банки с огурцами, водку и завёрнутый с промасленную бумагу шмат сала, три буханки серого положил поверх сала, — примите, не побрезгуйте, от чистого сердца, — добавил я, видя всё ещё угрюмую рожу бригадира.
Чернявый парнишка живчиком соскочил с вагона и подобрался к разложенным на перроне продуктам, наклонился, с шумом втягивая ноздрями воздух.
— Ух ты! Смачно, — он пошерудил в бумаге, — и сало копчёное! Хех, богато уважил, Гаврила, — к нам стали подтягиваться и остальные грузчики.
— Цыть, Гера, — бригадир оттёр паренька в сторону, и с небрежной гримасой отогнул пальцем бумагу, — и откуда ты такой здесь нарисовался, пацан?
— Студент я, из медицинского. Меня в два дня назад Ахмат Зелимханович взял для испытания, чтобы соль разгрузить. Сказал, пока вроде не на постоянную работу, только когда запара какая брать будет, — странно, с каждым произнесённым словом я начинал заводиться. Получается, я оправдываюсь перед бригадиром, хотя ни в чём тут моей вины нет. Работал честно. Устроился тоже не по блату. Умеет этот мужик стразу настроить против себя. Прёт из него какая-то гнильца. Вот только какая, понять не могу.
— Медик-шпендик, значит, — бригадир, откашлявшись, сплюнул на рельсы и высморкался двумя пальцами. А тебе не говорили, пацан, что для работы у нас надо разрешение спрашивать? — похоже, этот Палыч был очень недоволен моим появлением. Мужик резкий, да и татуировочки на фалангах пальцев красноречивые.
— Палыч, ну чего ты на молодого взъелся? — вперёд выступил жилистый и худой, как жердь, мужик с проседью в жёстких чёрных волосах. Статью и длинными руками он чем-то напоминал орангутанга, которого долго морили голодом, — парень копейку решил зашибить. Всем кушать хочется. Сам видел — пашет любо-дорого. Ни перекуров, ни даже пожрать не присел.