Конец века
Шрифт:
— Балаболка, — беззлобно ругнула Петровна золотозубую торговку, — ну, студент, сговорились?
— Ну да, — я не верил своей удаче. Сегодня у меня вышел определённо неплохой день.
— Ладно, адрес есть на чём записать?
— Блин… — только и смог я произнести, как на помощь пришла торговка.
— Эх, тетёха! На, держи, студентик, — она протянула мне один из кусков газеты, из которых сворачивала кульки и огрызок химического карандаша.
Я старательно записал адрес и номер телефона Валентины Петровны Сердюковой. И не забыл представиться сам.
—
— Чемодан да рюкзак с книжками. Вот и весь мой скарб.
— Чего ты всё тянешься, Гаврила? Служил что ль? — поинтересовалась Петровна.
— Так само оно как-то вышло. Наверно вы так влияете, Валентина Петровна, — подмигнул я скалящейся торговке, — а так-то да, срочную отслужил. Младший сержант запаса.
— Ладно, младший…сержант. Раз согласен, что насчёт аванса?
Я полез в карман, лихорадочно прикидывая, уж не развод ли это местных мошенниц на доверии? Хотя Валентина Петровна на мошенницу не очень походила. Вот золотозубая Митрофановна, та вполне могла бы исполнить. Да и много ли я видел настоящих мошенниц на своём веку? Так, обманывали по мелочи. Это было. А чтобы действительно стать жертвой крупного развода — Бог миловал.
Время с началом девяностых, когда вокруг начинают разводить всех и вся: граждане государство, государство граждан, граждане друг дружку, ещё не набрало достаточного размаха. Но маховик уже раскручивается, а шестерёнки вертелись всё быстрей. Может, хозяйка меня проверяет? Смотрит, как себя поведу. Что я теряю? Сто рублей? А если нет — степень доверия между нами будет совсем иной.
— Вот, прошу, — я протянул Валентине Петровне несколько сложенных вдвое купюр. Та ничего не сказала, бегло пересчитав деньги, лишь коротко бросив взгляд в сторону Митрофановны, которая пожала плечами.
После короткого молчаливого диалога со своей подругой квартирная хозяйка вновь обратилась ко мне.
— Доверие оценила, сержант. Можешь завтра вечером перебираться на новое жильё. Только если придёшь после двадцати трёх — не обессудь, не пущу. Я на пенсии, да и режим муж приучил соблюдать. Дверь и калитку я на ночь запираю, так что, не хочешь ночевать на улице — приходи вовремя.
— Всё понял, Валентина Петровна.
— Вот и молодец. Ну, всё. Пойду я, Митрофановна, вон, троллейбус мой подходит. Бывайте!
— Бывай, Валечка, до воскресенья, — махнула уходящей женщине торговка.
Я выпросил бумажный кулёк у Митрофановны и стал щёлкать удивительно крупные и вкусные семечки. Нужно было обдумать дальнейшие планы. До десяти вечера, когда предложил мне явиться в контору Зелимханович, была ещё прорва времени. Нужно было провести его с пользой.
Я прикинул, сколько наличности у меня ещё осталось. Получалось больше трёхсот пятидесяти рублей. Штаны свои я после последней разгрузки убил в ноль. Даже после стирки они годились лишь на тряпки. Надо что-то с рабочей одеждой придумать. Кстати, мне же ещё и проставляться бригаде сегодня. Вот и займусь.
— Митрофановна, — решил я снова использовать в качестве
— Чего ещё тебе, студентик? — прищурила та один глаз: не по-осеннему яркое вечернее солнце светило ей в лицо.
— Где бы мне поблизости водки непалёной и хорошей закуски купить?
— Тю! А говорил, что не пьёшь…
— Так то не мне. Бригаде надо проставиться, по понятиям…
— По понятиям…щегол ты, Гаврила, понятия ему через коромысло!
— Чего в бутылку-то лезть, Митрофановна? — мне уже порядком стала надоедать клоунада золотозубой торговки.
— На обиженных воду возють, Гаврилка! — не унималась Митрофановна, — тебе водки-то сколько надобно?
— Не знаю. Там бригада человек десять-двенадцать. Бутылки три-четыре, наверное?
— Бери пять, не прогадаешь. Тут рынок рядышком. Нижний. Там на развале и возьмёшь. Деньги-то найдутся?
— А сколько нужно?
— Ну, ежели три четвертные отыщешь, так я свому деду отпишу, пусть он тябе ещё из моих запасов три кило копчёного сала отрежет, да огурцов маринованных две банки. Как, сойдёмси?
Я прикинул в уме: если покупать без талонов в магазине пять бутылок, то так и выйдет — семьдесят пять рублей. Но без закуски. А Митрофановна, видать, ушлая водкой где-то отоварилась подешевле. Но цену держит, а закуска привлекает покупателей. Бизнес! Предложение хорошее. Отказаться сложно. Хлеба я в булочной рядом куплю. Копчёное сало — закуска что надо. Особенно по нынешним-то временам. Кстати, а чего это я про себя любимого забыл?
— Сойдёмся, Митрофановна! А сало ещё можно прикупить?
— А тебе сколько?
— Я бы ещё на четвертной взял. И огурчиков. Сало, надеюсь, сами солили?
— А то! Мой Гриня сызмальства мастак по энтому делу. Сам-то из-под Гродно, как и батя, и дед его. Так и пошло. А ты чего, студентик, до сала шибко охоч?
— Ну, хорошее сало — это же песня, а не продукт, Митрофановна. А ещё в любые времена самый калорийный. Ты ж сама сказала, что я хлипковат, расти надо, да и на погрузке силы нужны. Много ли на столовских пельменях наработаешь?
— Твоя правда, студентик. Лучше сала продукта нет. Разве что шоколад. Да где ж его столько взять? Ты вот что. Я записку Грине черкну. Ты для бригады копчёного сала у него возьми, а себе, не поскупись, к четвертной накинь десятку, и муженёк тебе малый бочонок сальца даст. Там почти фунтов двадцать выйдет. А огурцов я тебе и так две банки отпишу, как оптовому покупателю.
— Лады, Митрофановна, давай пиши свою записку!
Обрадованная такому раскладу торговка тут же, послюнив химический карандаш, неожиданно ровным и крупным почерком написала несколько строчек на обрывке газеты. Даже на запятые не поскупилась. Филологиня!
— Как на рынок зайдёшь, сразу двигай к мясным рядам, там слева будка сапожника, а рядом как раз мужики всякой всячиной торгуют. Моего сразу узнаешь. Лысый как колено, железками торгует. Звать Григорий Иваныч. Запомнил.
— Чего ж не запомнить. Котовский! Спасибо, Митрофановна. Бывай.