Конец войны
Шрифт:
— Как ты подошла ко мне? — прожевывая достаточно жёсткое сало, спросил я.
— Не хотела, чтобы меня кто-то увидел, вот и подошла, — с какой-то наивностью отвечала девушка.
Вот и еще одна способность девушки. Что-то она мне начинает казаться самым полезным членом группы, при этом девчонка не боевая. Хотя… Кто, как не лекарь умеет убивать!
Вдали раздавались выстрелы, в небо периодически летели ракеты, скорее всего, таким образом бойцы обозначали, что видят противника и вступают с ним в бой. Меня же в данный момент более остального мучил вопрос, кто нам противостоял. Ведь никакой
Получалось, что на стороне немцев, а то, что это были гитлеровцы, сомнений не возникало, также есть и те, которые не используют скверну, но при этом обладают силой. И чему тут удивляться?
— У тебя кровь на ноге и из уха течёт кровь. Терпи теперь, а то я уже полностью пустая, всё потратила на комиссара и Якута. Если начну сейчас врачевать, могу свалиться без сил, — сказала Лида и отчего-то засмущалась.
Она смотрела мне прямо в глаза, будто утопала в них.
— Чего ты смущаешься? — спросил я, будто почувствовав настроение девушки.
— Ничего! — сказала Лиза, резко встала и пошла прочь.
— Ты мне тоже нравишься, — несколько шутливо сказал я, но почувствовал, что именно в этом дело.
Лида спешно ушла, а я встал, решив проверить труп командира диверсионной группы на предмет нужного мне. Но не могло быть так, что я его ранее не мог увидел. Если он наделен некой Силой или скверной, я должен был его чувствовать, точно знать, где он находится, определяя не менее, чем за сто метров.
Подойдя к поверженному противнику, я стал осматривать все его карманы, оружие. Пистолет, конечно, забрал, нож тоже. Ничего не указывало на то, что он пользовался каким-то артефактом. Хотя, деньги своего рода тоже артефакт, они позволяют уговаривать людей продать нужное. Так что я стал богаче на пять золотых советских червонцев и прихватил стопку купюр. Ему ни к чему, а мне пригодятся.
Я встал, отвернулся, собирался уже уйти, но что-то меня всё-таки дёрнуло ещё раз посмотреть и ощупать убитого врага. Если он мог скрываться от меня, тот артефакт, которым он пользовался обладает свойством оставаться невидимым. Ну нет иных объяснений.
Крест с дубовыми листьями. Его не было видно глазами, его не обнаружить Силой, лишь при тактильном контакте, когда я проводил рукой по одежде убитого, смог наткнуться на этот артефакт, бывшим нацепленным на плече.
Жаль, но в случае артефакта следовало бы рассказать командованию о находке. Нужно же изучать и противника и понимать, с чем можем столкнуться в будущем. И всей группе не мешало бы заиметь такие артефакты.
У меня зародились смысли о том, что нужно что-то похожее на взятый мною с диверсанта крест посмотреть и у предателя Коротченко. Он же тоже умело прятался, каким-то образом подавлял мысли других, что именно он может быть гнусным предателем. Со своим, казалось бы, ускоренным мышлением, я не смог прийти к выводу, кто именно пытался меня отравить. Тот факт, что Коротченко трогал мой лоб после Вороного просто выпал из памяти.
«Что со старшим лейтенантом Вороным?» — попробовал я телепатически спросить у своей команды.
Но мне никто
— Помёр. Изрешетили его пулями, — сказал Дед, баюкавший левую руку.
Вот и чёткий ответ, что Вороной не был предателем. Но у меня возникал другой вопрос: а кого пришли убивать? Мою группу или всё же руководство Особого Отдела? А, может, и всех решили порешить в один момент.
Нападающие не учли только одного фактора — Лиду. Можно было бы спрогнозировать, чтобы произошло, если бы девушки рядом не было. Во-первых, моя вторая жизнь прервалась бы. Комиссар госбезопасности Сенцов, тот, на котором, возможно, держится весь Особый Отдел, также был бы убит. Хотя его состояние и сейчас вызывает опасения. И, если бы не я, и без связи, которую обеспечивала Лида, опять она, то и группа была бы разгромлена, да и вовсе поставлен был бы вопрос о дальнейшем существовании Особого Отдела. А Вороного жалко. Насколько я понимаю, в нашем отделе крайне мало специалистов.
Вскоре на поляне и рядом с ней, в лесу, было не протолкнуться от бойцов НКВД. Нас, в сопровождении целого взвода солдат, сопроводили на базу. Ни о каких тренировках больше речи не шло. Хорошо, что не забыли и обильно накормили. После чего сказали готовиться к отправке по своим временным жилищам.
— Могу ли я с тобой поговорить, командир? — спросила Лида, когда я уже стоял около машины, собираясь залезать в её кузов.
— Отчего бы не поговорить? — сказал я, почувствовав гневный взгляд Ольги.
— Ты должен это знать, командир, — девушка замялась, а потом стала говорить шепотом. — Мой муж — это не совсем муж. Мы с ним не расписаны, и не венчаны. Он когда-то взял меня силой. Теперь я чувствую с ним какую-то связь, если нахожусь вдали, то начинаю тосковать. А Силы мои в это время тают. Его потому и привезли в город. Но я не люблю его. Просто у баб нашего рода так заведено — кто был первый, тот должен и оставаться на всю жизнь. Второго мужчины отродясь в моём роду ни прабабка, ни бабка, ни мамка никогда не заводили. А когда мамку силой взял председатель колхоза, так она потеряла свой дар.
— Почему ты мне это говоришь? — спросил я.
— Потому что я теперь чувствую, что и без тебя мне будет тоскливо — сказала Лида, развернулась и убежала прочь.
Мда… Я, конечно, понимаю, что сейчас выгляжу вполне привлекательным: рослый, сильный, уверенный в себе. К таким должны тянуться женщины, особенно когда наступают тяжёлые времена. Но все равно непривычно, что встречаю вторую девушку и она так же готова быть со мной. Или тут что-то иное? Все обладатели Альфы тянуться друг к другу?
Но, а чего хочу я? Семьи? А сколько за последний неполный месяц я был на грани жизни и смерти. И сколько мне будет сопутствовать удача? Вот я снова пришел к тому же вопросу, который ставил перед собой в прошлой жизни. Тогда я так и не обзавёлся семьёй, считая, что буду постоянно подвергаться опасности, подставляя под удар и собственную семью.
— Я хочу ее убить! — сказала Ольга, когда нас привезли на вокзал и мы уже направлялись к своему дому.
— Не всё, что мы хотим, можно делать. Не со всеми, с кем мы хотим, можно оставаться! — философски заметил я.