Конец жопы
Шрифт:
С Наташей у нее получилось. Вероника все свое колдовство на голову внучки колуном опустила. Какое колдовство? Да простое! Во-первых, заставила внучку голову мне отрезать. Да-да, отрезать голову папы на всех фотографиях, вы помните, я говорил вам, кем дочери без отца вырастают и даже без его улыбающихся фотографий. Во-вторых, стала внучке за все платить. Завтрак съела без разговоров – рубль, за обед – два. За пятерку по математике – три рубля, по английскому – пять. Это «во-вторых» - страшная штука, она человека изнутри банкнотами обклеивает, и он банкомату племянником внучатым становится, не человеком. А ведь были еще и «в-третьих», и «в-четвертых», и «в-пятых»… Теперь дочери за двадцать, не работает, не учится,
Так вот, я открыл дверь и увидел Наташу.
– А, привет, Эллис, как дела? – сказала ее Жопа, не дав мне ни слова сказать, ни впустить дочь в квартиру. – Ты, я вижу, беременна, что так? Замуж вышла?
– Нет, просто захотела и забеременела.
– Здорово. «Захотела и забеременела»! Просто шик! А муж есть?
– Нет, - ответила спокойно.
– А, ты наверное, работу хорошую нашла?
– Нет, я не работаю. Слушай, хватит болтать, я за деньгами пришла, дай мне тысяч сто, - именно такую сумму, а то и вдвое больше, приходя ко мне, заявляла дочь.
– Сто тысяч?!! У меня таких денег нет, - удивилась Жопа.
– Ты же знаешь, я не работаю сейчас.
– С книжки сними.
– С книжки? Хм… А можно из кошелька?
– Можно.
Жопа взял мой кошелек, лежавший на трюмо, покопался в нем, достал пятитысячную купюру, которую недавно предлагал хулиганам, отдал Наташе. Та недоуменно посмотрела, но Жопа, вручив ей от щедрот своих еще тысячу, закрыла дверь.
– Ну и гад ты! – сказал я, когда мы улеглись на диван.
– Ну, гад, а что? – зевнула, то есть пукнула Жопа.
– Надо было девочке больше денег дать, беременна все-таки.
– А! Деньгами людям не поможешь, а дать ей профессию или желание работать я не могу. Это во-первых. А во-вторых у матери ее денег в сто раз больше, чем у… чем у меня, и она еще типа работает. А что ты с матерью ее развелся? Расскажи, мне интересно.
– Теща на меня неровно дышала, ведь ненамного старше была…
– Так трахнул бы ее?
– И мысли не было, противная она. Мне вообще с тещами не везло, прям беда.
– Противная, противная. Так это же хорошо, ведь чем человек не красивее, тем ты краше.
– Жопа ты…
– Сам жопа. Три раза был женат и три раза тебя лоханули. Так что лежи и не пикай.
Пикать я уже не мог. Я страдал. Теща все-таки ухитрилась сделать меня несчастным.
6.
После обеда день Жопа проехалась по магазинам, чтобы приодеться к свиданию – мои шмотки, прагматически приобретенные, ее не устраивали. Покупки она делала как заядлая женщина: обстоятельно, с интересом и не торопясь. Меня же в магазинах всегда клонит в сон, на этот раз я ему
– Понимаешь, ты всю свою жизнь прожил в призрачном мире, и потому все твои достижения есть достижения в кавычках. Настоящая жизнь – другая. В ней очень мало правды, любви и дружбы, а если где-то их много, держи ухо востро – тебя кто-то хочет надуть или использовать, что одно и тоже…
– Ты прав, меня всю жизнь использовали, - вздохнул я. – Жены, друзья, не говоря уж о всяких проходимцах.
– А друзья чем не угодили?
– Мама как-то сказала, что они меня обожают, потому что дом мой всегда для всех них открыт, как холодильник, и всегда можно посидеть до полуночи или даже до утра.
– Вот видишь! А будь ты умнее, ты сам бы мог их использовать в своих целях.
– Ну, это так скучно. Интриговать, врать в глаза, притворятся. Ради чего? Чтобы поиметь лишний кусок или почувствовать себя умнее облапошенного дурака?
– Дурак - ты. Жизнь это борьба, в которой побеждает не сильный или умный, а беспринципный.
– О-го-го! Так ты собираешься стать подлецом?
– Почему стать? Мы, задницы, с рождения такие. Главное наше удовольствие – это насрать в чьем-то райском садике, обосрать кого-нибудь исподтишка или на виду, засрать врага так, чтобы задохнулся или даже утонул в дерьме.
– Или просто напердеть? – сказал я, потому что Жопа от наплыва чувств с чувством навонял.
– Да! Это всегда приятно.
– Говнистый ты…
– Ну да! Натура у меня такая.
– А я совсем другой. Я люблю своих друзей, люблю, потому что их знаю, знаю, на что способны. Знаю, кто из них в драке встанет рядом, плечо к плечу, а кто малодушно убежит, потому что папа его не учил драться, но разбираться в Рерихе. Мне нравится влюбляться и делать глупости. Знаешь, я до сих пор помню, как в юности первый раз подарил девушке Гале букет цветов, это были красные флоксы, которые я нарвал в саду у друга Сапова, потом он на немке женился, теперь в Германии живет. Я летел к ней на крыльях с этим простеньким букетом, пахшим травой, летел, уверенный, что все на свете смотрят на меня. Кто-то с улыбкой, кто-то с завистью…
– А кто-то с презрением.
– Это не важно, да я и не видел ничего, кроме этого букета и Гали, раз за разом окунавшей в цветы счастливое свое лицо.
– Ну и чем твоя любовь к этой девушкой кончилась?
– Да наглупил, уже и не помню как, она и перестала отвечать на звонки и двери открывать. Но это не важно. Важно, что я был счастлив тогда безбрежно. И она была счастлива, пусть недолго.
– Ты был счастлив! Ха. Хочешь, я скажу, почему у тебя с этой девушкой ничего не получилось? Ты ее не устроил. Она скоро поняла, что голова твоя набита форменной ерундой, то есть ожиданиями невероятной любви, искренних восторгов и, - Жопа, поднатужившись, смачно пернул, - видениями прекрасных дам в белоснежных платьях и перчатках по локоть. И, как истинная женщина, желающая видеть в мужчине лишь постоянство, бездумное послушание и веру в любые ее слова – чтобы легче было рога наставлять, - дала тебе от ворот поворот.