Конец "Зимней грозы"
Шрифт:
— Товарищ лейтенант! Не податься ли в штаб, к Песчаной балке? Отрежут нас. По реке пальба, и там, повыше, слышите?
«Действительно! Везде началось… Бахают где-то за Верхне-Кумским! Немцы дальше прорываются, или наши атаковали поселок от Мышковы, с севера?» — недоумевал Кочергин, взбираясь в башню.
Едва он достал ногами днище, броневичок качнулся: не дождавшись команды, Шелунцов дал газ.
— Иван Гаврилыч! Давай по бровке, куда Козелков побежал! — крикнул вниз Кочергин. — Пока Ибрагимова не увидим… А там
Утренний ветерок рвал туман на льняные полосы, вроде тех, что стелют для отбелки. Выше он редел, и метрах в двухстах впереди Кочергин разглядел тридцатьчетвертки, к которым уже подбегал Козелков. Они разворачивались в сторону сужающейся балки Попова. По другую ее сторону, в тумане, угадывался крутой обрыв. За ним, от балки Лискина, грозно нарастали лязг гусениц и натужный вой моторов. В прыгающий бинокль Кочергин пытался по обозначившимся силуэтам различить типы немецких машин. Да, с небольшими интервалами в сторону Верхне-Кумского шли средние танки без сопровождения мотопехоты…
«Четыре… Семь… Рота! Дистанция — восемьсот метров!»
Тут же, из-за высотки, на которой только что побывали с Козелковым, ударила батарея 76-миллиметровых пушек и следом — танки Ибрагимова. Строй немецких танков сломался. Лавируя на местности, они отвечали беспорядочно, а тридцатьчетверки — всего-то только взвод! — почти не двигаясь, стреляли редко, прицельно.
«Незавидное у немцев положение, — впился в бинокль Кочергин, — растерялись под перекрестным огнем! Одну машину бросили, ишь как от нее шпарят, другая дымит…»
Немецкие танкисты, мелькнув среди разрывов, скрылись в люках других танков, которые, круто развернувшись, отстреливаясь, веером пошли назад, в сторону Аксая.
Уже опуская бинокль, лейтенант заметил, как балку перебегают справа двое солдат. А слева, наперерез, опережая их, мчится кто-то в комбинезоне.
«Куда они? — взялся он за бинокль. — А-а-а! К подбитому танку! Кто ж это из наших? Да Зенкевич, конечно. Кто ж еще!»
— Постой тут! — спрыгивая на землю, крикнул он Шелунцову. — Я счас!
«Во кросс!.. — бежал Кочергин, досадуя на слабость в ногах. — Тяжеловато без тренировки! Все в «бобике» катаюсь!..»
Чертыхаясь, он взобрался по дождевым вымоинам на обрыв. В полусотне метров впереди, на крутом склоне, замер немецкий танк. Двустворчатые крышки люка в борту башни, похожие на дверцы сейфа, распахнуты. Из люка выглянул командир «восьмой». В одной руке он зажал флаг, рдевший в пологих лучах, пробивших туман, в другой — портрет фюрера в рамке.
«Как кукушка из часов!» — невольно улыбнулся Кочергин и тут же согнал улыбку.
— Вас, старший сержант, батальонный комиссар откомандировал? Или вы здесь по собственному почину?
— Вылазь, вылазь, цыплячья башка в ребрастой шапке! Шустрый какой! — опередил ответ Зенкевича артиллерийский старшина. — Мое орудие танк подбило! Зенки-то протри! Левое
— Спокойно, старшина! — вмешался Кочергин. — Устав забыли? Зенкевич, доложите! — Он подавил раздражение.
— Нет, вы посмотрите на него, помначштаба! — спрыгнул тот на землю. — «Колесо»! Ле-ни-вец! Вразумел, дурья башка? А потом побачь на лобовую броню! Вся плита в трещинах, как стекло! Это тоже твое попадание? Явный рикошет с нашей стороны, — безапелляционно заключил Зенкевич. — Мой снаряд-то, мой!
— Не хитрите, старший сержант. Ясно, вы здесь самовольно. Поэтому отправляйтесь на место, не время болтаться! И вы, товарищи артиллеристы, не задерживайтесь. Не хватало из-за первого же танка передраться! Скоро их каждому вдосталь будет… Стреляйте метко, не хуже нас, и это сейчас пригодится, — тревожно оглянулся Кочергин в сторону реки. — На батарею, бегом! Отдайте портрет старшине, Зенкевич. А вы покажите его командиру дивизиона, — козырнул он батарейцу, зло сверлившему их маленькими глазками.
— На кой прах ему этот выродок! — продавил каблуком портрет старшина и, небрежно откозыряв, повернулся к балке. — Пущай подавится! — бросил он через плечо, намекая на Зенкевича.
Следом, метнув недобрый взгляд в сторону танкиста, направился другой батареец.
Когда подбежали к тридцатьчетверкам, старший сержант торжествующе протянул флаг Ибрагимову. Их обступили. Флаг развернули.
— Н-да! — вскинул смоляные брови замполит. — Да это же знамя одиннадцатого танкового полка! Вот и надпись…
— Кто ж был в машине? Неужто командир? — охнул Вулых.
— Знамя могли в Верхне-Кумский везти, если командир их полка там. Кто знает? — ни к кому не обращаясь, заметил Кочергин.
— Вот ужо всыплет он им! Пожалеют, елки-корень, что живы остались! — хохотнул Зенкевич.
Общее веселье не разделил только Ибрагимов. На мгновение улыбнувшись прищуренными глазами, он окинул всех снисходительным взглядом и в бинокль стал рассматривать что-то за балкой.
— Что делать будем, товарищ батальонный комиссар? — спросил несколько обескураженный его безразличием к флагу Кочергин.
— Что делать? А ну, обернись!
По другую сторону балки, от реки, быстро приближался двойной ряд танков. Они шли в шахматном порядке. В прояснившейся дали даже невооруженным глазом можно было различить за ними бронетранспортеры.
— По машинам! — взбираясь на танк, крикнул Ибрагимов. — Кочергин — на связь! — И опустил крышку люка.
По команде «бобик» помчался в сторону дороги от Верхне-Кумского на Новоаксайский, к штабному автобусу, укрытому в Песчаной балке. Там был только водитель Миша. Кочергин развернул башенку назад и тут же схватился за бинокль. Всю шкалу делений, без интервалов, заняла накатная волна серо-желтой брони.