Конечно, это не любовь
Шрифт:
— Шерлок, — прошептала Гермиона и снова прижала руку ко рту, всхлипнула, потом подскочила и бросилась ему на шею. — Шерлок, — повторила она.
Шерлок вопреки обыкновению не оттолкнул ее, а положил руку ей на плечо и даже как будто провел по спине. Гермиона уткнулась носом в его плечо, закрыла глаза и просто вдыхала родной запах. Война закончилась, все позади. Она дома.
— Хватит, — произнес он и отодвинул ее от себя. — Времени много, но его все равно лучше тратить с пользой. Бромли Хилл.
— Что? — переспросила она. Потом сообразила: — ты теперь живешь на Бромли Хилл?
— Была
Гермиона задумалась. Она не слишком хорошо знала Лондон, и уж конечно не помнила всех улиц, где когда-либо была.
Шерлок, видимо, понял ее сомнения, потому что, не говоря больше ни слова, направился к автобусной остановке.
До Лондона ехали молча. Шерлок дал понять, что все разговоры предпочитает оставить до дома, а Гермиона, хотя и страшно хотела спать, не рискнула расслабиться и попытаться заснуть, опасаясь кошмаров, поэтому просто сидела рядом с Шерлоком и смотрела в пустоту, не видя ни дороги, ни пассажиров рядом.
— Повезло, что моя квартирная хозяйка в отъезде, — произнес Шерлок и пропустил Гермиону в квартиру. — Моя комната наверху.
Комната Шерлока была… комнатой Шерлока. Повсюду валялись какие-то бумаги и книги, на стене была развешена карта со множеством цветных флажков, стол был завален газетными вырезками, кровать заправлена кое-как. Гермиона аккуратно освободила себе стул и села. Шерлок плотно закрыл дверь, запер ее на задвижку, сел на кровать и велел:
— Рассказывай.
Гермиона хотела было начать, но он тут же прервал ее:
— Говори по делу, эмоции оставим на потом.
Эмоции. Гермиона зажмурилась. Весь этот год состоял из эмоций. Их было так много, что, наверное, Гермиона их израсходовала все.
— Как ты узнал, что я буду в Кроули? Сегодня? — спросила она вместо того, чтобы ответить.
— Беспорядки в Лондоне. Неопознанный объект, — произнес Шерлок, — обрушение нескольких зданий. Слишком много шума для Пожирателей. Вероятность того, что это ты и твои друзья устроили, составляла примерно шестьдесят восемь процентов. Прошло слишком много времени, вы успешно прятались, а теперь рискнули раскрыть свое местоположение. Почему? Не было выбора или… переходите к финальному действию. Вы нашли все, что искали, и теперь не скрываетесь. Чтобы найти вас, Волдеморту понадобится не больше часа. Чтобы там ни происходило, не позднее, чем через сутки, все должно было закончиться. Просто.
— И ты ждал меня там, — тихо произнесла Гермиона.
— Да-да, но я жду рассказа.
Шерлок закинул ногу на ногу, подложил под спину подушку и всем своим видом показывал, что готов слушать ее.
Гермиона открыла рот. Закрыла. С чего начать? С поиска крестражей? С того, как они с Гарри и Роном скитались по лесам? С ухода Рона? С последней битвы?
— Волдеморт мертв, — наконец сказала она. — Окончательно. Гарри победил его.
Шерлок кивнул, словно ничего другого и не ожидал. Дальше рассказывать было проще. Гермиона закрыла глаза и просто говорила о том, что видела — как будто под веки ей наклеили маленькие телевизионные экранчики, на которых бесконечно прокручивались самые страшные ее воспоминания за последний год.
Шерлок слушал молча. Только два раза он пошевелился. Первый — когда Гермиона говорила о пытках Беллатрисы в поместье
— Все кончилось, — сказала она и поняла, что больше не может произнести ни слова. Ей очень сильно хотелось расплакаться. Хотя бы сейчас. Хотя бы от облегчения.
— Отлично, — заметил Шерлок. Гермиона вздрогнула.
— Нет, не отлично.
— Все закончилось, злодей побежден, почему бы и нет?
Гермиона сглотнула и сказала тихо:
— Все совсем не отлично. Ты не представляешь, сколько человек погибло. Я не знаю, как буду спать. Все время вижу их.
Шерлок сощурился, поднял руку к губам, опустил и сказал холодно:
— Они мертвы, можешь сохранить их в памяти и жить дальше.
— Ты не видел их. Я знала всех их много лет, с кем-то сидела за одним столом, у кого-то училась. Фред… я ругала их с Джорджем за шалости, но все равно хохотала над очередной шуткой. Колин. Ему лет шестнадцать было. Ремус научил меня первым защитным заклинаниям. И Снейп… Мне за него едва ли не больнее, чем за других. Мы его все ненавидели, а он все равно умер ради нашей победы.
Шерлок поднялся со своего места и заметил еще холоднее:
— Достаточно. Твои сожаления им точно не помогут, так что советую заняться каким-нибудь полезным делом.
Это было больно.
Конечно, Гермиона не ожидала (не могла ожидать!) от Шерлока нежных слов утешения, заботливых объятий и прочего, но это было слишком. Она подскочила со стула и оборвала его:
— Помолчи.
Ему легко было говорить — он так и остался вредным мальчишкой-гением, который разгадывает загадки. Он не видел и четверти того, что видела Гермиона. Ни одной смерти. И он никогда не жил в палатке и не питался полусырыми грибами. Его не пытали.
— Ты не можешь об этом говорить, — прошептала она. Шерлок напрягся. Гермиона приготовилась услышать что-то еще более жестокое, но вместо этого Шерлок сказал:
— Извини. Мне не стоило так говорить.
Гермиона почувствовала, что надувающийся было шарик гнева в ее груди исчез. Она попыталась улыбнуться, сделала шаг вперед, и снова оказалась в объятьях Шерлока. Он придерживал ее за плечи и прижимал к себе так заботливо, как никогда в жизни. Гермиона закрыла глаза и спрятала лицо у него на груди, обняла его за шею. Пусть он вредный и порой говорит чудовищные вещи, он живой. Настоящий. Эта простая мысль ввергла Гермиону в шок. Он был настоящим. Даже тогда, когда ее окружали волшебные фокусы, безумные, как Шляпник с Мартовским зайцем, Шерлок оставался настоящим. Она подняла голову и встретилась с ним взглядом.
Она никогда не рассматривала лицо Шерлока со столь близкого расстояния. Когда-то мама заметила, что он симпатичный. Тогда это звучало глупо и смешно, но сейчас Гермиона как-то отстраненно заметила, что у него действительно приятные черты. Не правильные, а именно приятные и очень запоминающиеся, яркие. Создавая его лицо, природа не жалела красок и акцентов. Скулы — чрезмерно острые, подбородок — отчетливо выпирающий, глаза — насыщенно-голубые, светящиеся, как патронус, губы — слишком точно очерченные, будто бы подведенные карандашом. Гермиона почувствовала, как в легких кончился воздух. Его губы были слишком близко. Теплые. Живые.