Конфайнмент
Шрифт:
Гражданин с авоськой исчез за бетонным забором.
В том месте, где он прошёл, в заборе обнаружилась большая дыра-пролом, прикрытая деревянным поддоном. Недолго думая, я нырнул следом.
С той стороны прямо перед ограждением стоял проржавевший компрессор со спущенными колёсами. Осторожно выглянув из-за пробитого воздухосборника, я принялся с интересом осматриваться.
Железная дорога.
Надо же, как интересно! Всего три месяца назад и тридцать лет тому вперёд, в августе 2012-го, я посещал это место. Платформа «Красный Балтиец», напротив станция «Подмосковная». В двухтысячных здесь организовали железнодорожный Музей с поворотным
Здания депо, десятки строений (постоянных и временных), сортировочная горка, стрелочные переводы, пыхтящие жаром локомотивы, запах окалины, солярки и креозота, катящиеся по рельсам вагоны, сопровождающие их регулировщики скорости (они же — «башмачники») в похожих на мой жилетах, мигающие семафоры, гудки, стуки колесных пар, лязгания срабатывающих автосцепок, малопонятные для несведущих объявления диспетчерской службы…
Помнится, в своё время кто-то мне говорил, что МПС[1] — это как государство в государстве. Тысячи разбросанных по всей стране предприятий, сотни тысяч людей, десятки тысяч километров стальных магистралей, соединяющих огромные территории от Калининграда и Мурманска до Владивостока и Кушки. Многомиллионные пассажиропотоки, миллиарды тонн перевозимого груза. Мощнейшая и разнообразная инфраструктура, включающая в себя производство, торговлю, собственную медицину, образование, жилые и административные фонды, системы контроля и безопасности. И, наконец, самое главное. Нынешнее железнодорожное ведомство — это вовсе не будущая госкорпорация РЖД с её вездесущими манагерами-финансистами, «оптимизирующими» всё и вся и перекладывающими в свой карман львиную долю доходов. Сейчас на железных дорогах Советской страны даже самый маленький «винтик» — это частичка общего целого, которую никто не забудет и не выбросит на помойку по причинам экономической целесообразности. Процесс получения прибыли и «выжимания соков» здесь ещё не начался и, я очень надеюсь, не начнётся уже никогда…
Справа-внизу от меня примерно в двух сотнях шагов тарахтела мобильная «жэска»[2]. Двое путейцев с помощью электроподбойников подбивали щебень под шпалой. Третий следил за уровнем и время от времени «подкачивал» выставленные под рельсы домкраты. Путь, на котором они работали, заканчивался упором-отбойником.
Поезда сортировались чуть дальше, на проходных ветках. Эту от горки отделяла обычная стрелка с механическим приводом. То, что привод переключен неправильно, я понял, когда через стыки в сторону тупика внезапно прогрохотал один из вагонов. Он двигался, не снижая скорости, прямо к работающим на рельсах путейцам. Последние из-за шума электростанции и подбойников не слышали ни стука колёс, ни криков бегущего за отцепом башмачника.
Времени на раздумья не оставалось.
Наплевав на секретность и конспирацию, я выскочил из «укрытия» и бросился наперерез к катящемуся под уклон четырехосному хопперу[3]. Регулировщик за ним явно не успевал, а путейцы даже не подозревали о надвигающейся на них катастрофе.
Как надо подкладывать башмаки под колёса, мне было известно из прошлой жизни — летом 86-го около месяца работал на железнодорожной станции на Алтае и видел, как тормозят отцепы. В том, что смогу повторить чужой опыт, сомнений не возникало. Главная сложность — сегодня эту работу требовалось делать руками.
Сами башмаки лежали вдоль рельсов, но без специальной вилки — длинной палки с «рогами» — ни один вменяемый регулировщик укладывать их под вагоны не
Первый башмак (тяжёлый, зараза!) я протащил по рельсу метра четыре и отпустил буквально в последний момент. Переднее колесо наехало на преграду и заскрежетало по стальному покрытию. Со вторым торможением получилось чуть легче — скорость вагона снизилась, и я сумел подсунуть башмак под вторую тележку. Но окончательно остановить хоппер удалось только с третьей попытки — последнее тормозное приспособление удачно легло между четвертой и третьей колесными парами.
Отцеп замер всего в двух шагах от работающих железнодорожников.
Я облегченно выдохнул, сорвал с головы халявную кепку и вытер ей катящийся по лбу пот.
— Чё за …ство! — оторвавшийся от работы путеец обалдело вытаращился на меня и стоящий на рельсах вагон. — Ваще охренел?!
— Тихо! Стоять! — рявкнул на него второй, которой ранее возился с шаблоном, по всей видимости, бригадир. — Где Серый?! Где сигналист? Куда он сдристнул?
— Семёныч, так он же… — третий рабочий, испуганно поглядывая то на меня, то на едва не задавивший их хоппер, наклонился к уху «начальства» и начал что-то шептать.
— Твою мать! Этого ещё не хватало, — зло выругался бригадир, после чего сплюнул и повернулся ко мне, явно намереваясь что-то сказать.
Сказать он ничего не успел. К нам, наконец, подбежал упустивший вагон башмачник:
— Как?! Что? Нормально? Живые?
— Живее всех живых, б… — снова сплюнул Семёныч.
— Фух. Ну, слава те, господи. А я уж думал, что всё, сейчас призму снесёт…
— Какую ещё нах призму?! — взорвался бранью путеец. — Этот бункер чуть нас всех не снёс, а ты — призму…
— Откуда мне было знать, что вы здесь?! Знака нема, сигналиста тоже, — не остался в долгу башмачник. — И вообще, кто стрелку сюда перевёл? Сами небось…
— Чего?!..
Их перепалку я слушать не стал. Надел кепку, отошёл в сторону и уселся на сложенные штабелем шпалы. Руки и ноги дрожали, но мне было совершенно не холодно. Прямо сейчас я жалел об одном — что пока подкладывал башмаки, случайно сломал лежащую в кармане зубную щётку…
— Ты, паря, это… Спасибо, короче…
Я поднял глаза. Прямо передо мной стоял бригадир путейцев, за его спиной неловко переминался с ноги на ногу проштрафившийся регулировщик скорости.
— Да ладно, пустяки, — пожал я протянутую руку. — Всякое в жизни бывает.
— Да это всё сортировщики. Напортачили, а нам отдуваться, — начал оправдываться башмачник. — Стрелку неправильно выставили, никому ничего не сказали, а тут ещё машинист отцепы выше положенного разогнал…
— Хорош бухтеть, — оборвал его бригадир. — Все виноваты. Нечего на других сваливать… Тебя, кстати, как зовут, парень?
— Андрей.
— А я Евгений Семёнович. А это, — он указал на башмачника. — Это Степан.
— Степан Алексеевич, — уточнил тот.
Семёныч насмешливо фыркнул.
— Ага. Степан Алексеевич Пыськин. Собственной персоной.
Оставшиеся возле рельсов путейцы громко заржали.
— Сами вы… — отмахнулся было Степан, однако не выдержал и тоже расхохотался. — Вот же, наградили предки фамилией! Ну, да и чёрт с ней! Человека же не фамилия красит, так ведь, Андрюха?
— Всё правильно. Не фамилия.
— Во-во, а я о чём говорю. У тебя самого-то какая?
— Фомин.
Степан и Семёныч переглянулись.