Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски

Фалин Валентин Михайлович

После несчастливого обсуждения на Политбюро темы секретных протоколов к советско-германским договорам 1939 года я попытался взять крепость в обход. Криминалистическая лаборатория Москов­ского уголовного розыска согласилась выполнить экспертизу, чтобы установить, изготовлены ли тек­сты договора о ненападении (оригинал сохранился) и секретного протокола к нему (тогда он был извес­тен лишь в фотокопии, пришедшей к нам с Запада) на одной или разных пишущих машинках. Заключе­ние гласило: тексты имеют идентичный шрифтовой почерк. Практически исключалось, что копия про­токола могла быть продуктом фальсификаторов: тех­нические средства сороковых годов не позволяли так безупречно

подделывать документы.

Докладываю о результатах исследования М. Гор­бачеву. «Думаете, вы сообщили мне что-то но­вое?» — отрубил генсек и тут же удалился. Мой спон­танный комментарий услышал присутствовавший при сем и озадаченный не меньше меня А. Яков­лев: «Оригиналы протоколов сохранились, и Горба­чев их видел». Для себя же я еще засек — вот что таится за намеками знакомых работников Общего отдела: «Будет команда, и многим загадкам найдут­ся в наших архивах отгадки».

«Единожды солгавши, да кто поверит». Никто не поручится, что секретные протоколы 1939 года были единственным уклонением М. Горбачева от истины. Где еще мы стали невольными сообщниками обма­на? Ради чего от нас требовали изменять самим себе? «Новые русские» и обслуживающий их пропаганди­стский аппарат всегда держат наготове универсаль­ный штамп, проставляемый на всех «почему», каса­ющихся также перестройки: скудоумная политика, ханжа кормчий были продуктом и проклятьем про­гнившего режима. Куда уж проще и ясней.

Спор вокруг фактов и на базе фактов не в каж­дом случае выявляет общий знаменатель, но почти всегда делает стороны более сведущими. Полемика лишь уводит от сути, распаляя конфронтацию. По­этому ограничусь констатацией: не снимем идеоло­гически тонированные очки, не прекратим присте­гивать к каждому факту партийный билет, прав­ды не познаем. Оставаясь с правдой на ножах, не извлечь нам уроков из происшедшего, без которых еще труднее вырываться стране из нынешней тря­сины. История не дань моде, не угождение вкусам, не уступка окрику и силе. Она лишь в том слу­чае станет «знанием» и «информацией», что долж­на была бы означать в точном переводе с греческо­го, если безоговорочно будет пониматься как дань фактам и только фактам.

Среди первых решений состоявшегося в 1989 го­ду съезда народных депутатов СССР было учрежде­ние комиссии, которой поручалось разобраться с договорным наследством предвоенной поры. Ини­циатива исходила от прибалтов. Они требовали яс­ности, о чем же в канун утраты Литвой, Латвией и Эстонией государственной независимости судили- рядили за их спиной Риббентроп и Молотов, Гит­лер и Сталин. Вместе с тем было очевидным, что экскурс в прошлое не ограничится Прибалтикой. Близилось полвека с момента, как война охватила весь европейский дом. Десятки миллионов жизней поглотила она. Материальные и духовные потери подсчету вообще не поддаются, да их по-серьезно­му и не подводили.

Уловив настроения депутатов, М. Горбачев не рискнул принародно повторить экзекуцию над правдой, как за два года до этого на Политбюро. Он делегировал в комиссию А. Яковлева в каче­стве председателя и меня его заместителем, что­бы, если не удастся утопить суть в словопрениях, изыскать соломоново решение. Не очень хоро­шо представляю себе, что под таковым видел ге­неральный. На мой взгляд, соломоновым итог мог получиться лишь при одном условии — если ко­миссия не будет припадать ни на правую, ни на левую стопу или придавать современным между­народным понятиям обратную силу. Следователь­но, ее заключение должно было отразить не про­сто правду, но всю правду, не оторванную от ко­ординат реального времени и пространства.

Опускаю прелюдию, которой,

видимо, было не избежать, пока члены комиссии не перезнакоми­лись между собой. Не стану пересказывать взаим­ные претензии и обиды, что выплескивались уша­тами и должны были оглушить членов комиссии, настроить их на бесповоротно нигилистскую вол­ну. Многими отрицалось за СССР право на защиту своих интересов. Изгою не дозволялось претендо­вать на равные с другими членами международно­го сообщества нормы. Кругом он был виноват, даже когда был прав. Постепенно, однако, страсти улег­лись. Эмоции перестали забивать рассудок. Ре­шено было создать небольшую рабочую группу и, таким образом, от сравнения голосовых данных за­няться систематизацией сведений о событиях, ко­торым предстояло дать принципиальную оценку.

Мне довелось изрядно покорпеть в этой группе, прежде чем возник проект, устроивший почти всю комиссию. Даже Ландсбергис, ультранационалис- тически заряженный литовский делегат, поворчав, принял его. Ю. Афанасьев, выполнявший тогда роль рупора межрегиональной депутатской группы, которая штурмовала съездовские микрофоны, дабы зарекомендовать себя в качестве противовеса ко­манде М. Горбачева, отозвал свои запросы, тем бо­лее что, помимо риторики, они ничего не давали. Согласие было запечатлено визами членов комис­сии, за исключением украинского представителя, после чего проект заключения проследовал к наше­му председателю. Осторожный А. Яковлев в прин­ципе за. Но нужна консультация — «вы понимае­те, с кем». Без нее проект не сможет быть внесен на рассмотрение съезда.

Наш «консультант» — генеральный секретарь, он же председательствующий в президиуме съезда депутатов, заявляет проекту «нет». И еще всыпает А. Яковлеву и мне за то, что неприятную обязан­ность выдернуть стоп-кран мы переложили на него. Не знаю поныне, какие аргументы и контраргу­менты приводил в разговоре с М. Горбачевым А. Яковлев. Расстроенный неудачей, он подробно­стей объяснения мне не поведал. Заметил лишь, что генеральный «уперся». Тем самым отпало и наше предложение наряду с передачей проекта в секретариат съезда обнародовать его, не ожидая пятидесятилетия подписания Германией и СССР договора о ненападении.

Я взялся, в свою очередь, проинформировать М. Горбачева о позиции межрегиональной группы и в особенности депутатов от трех прибалтийских республик. Давить на них контрпродуктивно, если не брать курс на открытый конфликт и раскол съезда. А. Яковлев усомнился в целесообразности дальней­ших попыток переубедить генерального: «Нарвешь­ся на неприятность. Придется удовлетвориться моим интервью «Правде», на которое я вырвал «добро». Ты бы лучше помог мне в его подготовке».

Соображения по вариантам вопросов-ответов надо было посылать А. Яковлеву на Валдай, куда он отправлялся с семьей на отдых. При оконча­тельной редакции текста интервью тему секретных протоколов А. Яковлев дипломатически обошел. Мои заготовки на сей предмет оказались невос­требованными.

Чтобы добро не пропадало, решаю устроить соб­ственное выступление в прессе. Вопросы ставит заместитель генерального директора ТАСС В. Ке­ворков, газета «Известия» выделила для публика­ции полполосы. Смысл моей акции — досказать то, что никак не слетит с языка наших земных богов. Держу Яковлева в неведении, чтобы не подводить его. М. Горбачеву оставляю возможность ознако­миться с плодами моего своеволия, раскрыв газету. Впервые лицо, занимавшее в СССР официальные посты, признало, что к советско-германским дого­ворам 1939 года прилагались секретные протоколы, в которых размежевывались сферы государствен­ных интересов двух держав.