Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски

Фалин Валентин Михайлович

В заявлении уполномоченного польского пра­вительства по печати Е. Урбана эта точка зрения де-факто легализована как официальная позиция властей. Правда, вина за катынское преступление возложена на «сталинское НКВД», а не на Совет­ское государство.

Тактика правительства объяснима — оно пыта­ется как-то ослабить давление, которое создалось из-за невыполненного обещания внести ясность в катынский вопрос. В определенной мере это на­жим также на нас, поскольку данная тема уже два года как не двигается с места в Комиссии советс­ких и польских ученых, созданной для нахожде­ния развязок по «белым пятнам».

Советская

часть Комиссии не располагает ника­кими дополнительными материалами в доказатель­ство «версии Бурденко», выдвинутой в 1944 году. Вместе с тем нашим представителям не дано пол­номочий рассматривать по существу веские аргу­менты польской стороны.

Помимо заявления Е. Урбана, в Варшаве взве­шиваются некоторые другие шаги, призванные дать какое-то удовлетворение собственной обществен­ности. В частности, есть намерения перенести символический прах (урна с землей) из Катыни на центральное кладбище в Варшаве и изменить од­новременно соответствующим образом надпись на установленном там памятнике.

Анализ ситуации показывает, что чем дальше за­тягивается это дело, тем явственнее катынский во­прос превращается в камень преткновения уже не для прошлых, а для нынешних советско-польских отношений. В брошюре «Катынь», выпущенной в 1988 году под эгидой костела, заявляется, что Катынь — одно из самых жестоких преступлений в истории человечества. В других публикациях про­водится мысль, что, пока трагедия Катыни не бу­дет до конца освещена, не может быть нормальных отношений между Польшей и СССР.

Темой Катыни сейчас искусственно отодвига­ются на второй план даже вопросы, связанные с возникновением второй мировой войны и нападе­нием Германии на Польшу. Подтекст кампании очевиден — поляку внушают, что Советский Союз ничем не лучше, а может быть, и хуже тогдашней Германии, что он несет не меньшую ответствен­ность за возникновение войны и даже за военный разгром тогдашнего Польского государства.

Катынское дело может, — и чем дальше, тем опасность актуальней, — резко обострить интерес в ПНР к прояснению судьбы еще тысяч интер­нированных польских офицеров, следы которых теряются в районе Харькова и Бологое. Пока на обращения польской стороны по этим дополни­тельным вопросам мы вразумительных ответов не давали.

Видимо, нам не избежать объяснения с руковод­ством ПНР и польской общественностью по траги­ческим делам прошлого. Время в данном случае не выступает нашим союзником. Возможно, целесооб­разнее сказать, как реально было и кто конкретно виновен в случившемся, и на этом закрыть вопрос. Издержки такого образа действий в конечном сче­те были бы меньшими в сравнении с ущербом от нынешнего бездействия.

Проект постановления ЦК КПСС прилагается.

Э. Шеварднадзе, В. Фалин, В. Крючков 22 марта 1989 г.

Приложение 13. ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ СВЕДЕНИЯ О ТРАГЕДИИ В КАТЫНИ

Докладная записка В.М. Фалина М.С. Горбачеву.

22 февраля 1990 года

Уважаемый Михаил Сергеевич!

Рядом советских историков (Зоря Ю.Н., Парсаданова B.C., Лебедева Н.С.), допущенных к фон­дам Особого архива и Центрального Государствен­ного архива Главного архивного управления при Совете Министров СССР, а также Центрального Государственного архива Октябрьской революции, выявлены ранее неизвестные материалы Главного управления НКВД СССР по делам военноплен­ных и интернированных и Управления

конвойных войск НКВД за 1939—1940 годы, имеющих отно­шение к т. н. катынскому делу.

Согласно этим материалам, на начало января 1940 года в лагерях Главного управления НКВД по делам военнопленных и интернированных в Осташкове Калининской области, Козельске Смо­ленской области, Старобельское Ворошиловградской области находилось около 14 тыс. бывших польских граждан из числа офицеров армии и флота, сотрудников полиции и жандармерии, во­енных и гражданских чиновников, различного вида агентуры, а также военного духовенства.

Все эти лица (приказ НКВД № 00117 от 1939 года) не подлежали освобождению и отправке на родину. Вопрос об их судьбе рассматривался в несколько приемов. Имеются документы с резолюциями Берии и Меркулова ускорить следствие, подготовить мате­риалы на бывших работников карательных органов и разведки к рассмотрению на Особом совещании при НКВД СССР.

В апреле—мае 1940 года содержавшиеся во всех трех лагерях лица были этапированы в распоря­жение различных областных управлений НКВД. Списки составлялись централизованно и имели общую систему нумерации, каждый из них вклю­чал в среднем 100 человек, поступали регулярно, иногда по 4—5 списка в день. Об отправке еже­дневно докладывалось в Москву. Из числа этапи­руемых предписывалось исключать агентов-осве­домителей и лиц, представляющих оперативный интерес. В отличие от практики обычного переме­щения заключенных, начальником лагерей дава­лось указание в карточках на убывающих делать отметки лишь в лагерной картотеке («убыл по списку №... такого-то числа и месяца») без высыл­ки учетных карточек в центр.

Перед началом акции было дано распоряжение о введении почтового контроля и об изъятии всей входящей и исходящей корреспонденции. Запре­щалось давать какие-либо ответы на запросы о со­держащихся в лагерях. Все лагерные сотрудники были предупреждены о «хранении в строгом сек­рете места отправки» контингента.

После завершения акции все «дела» на выбыв­ших из лагерей интернированных были «закон­чены, надлежаще оформлены и сданы в архив 1 спецотдела НКВД». На новые контингенты, при­бывающие в лагеря, предписывалось завести «по линии учета и режима абсолютно новые дела». Позднее материалы Козельского и Осташковско­го лагерей были высланы для хранения в Главное управление, а материалы Старобельского лагеря уничтожены. Лица, содержавшиеся во всех трех лагерях до апреля—мая 1940 года, в статистичес­ких отчетах в дальнейшем не фигурировали.

Козельский и Старобельский лагеря впоследст­вии использовались для содержания лиц польской национальности, вывезенных из западных областей Украины, Белоруссии и Прибалтики. Причем све­дения о прежнем контингенте этих лагерей от них тщательно скрывались. Здания Осташковского ла­геря в августе 1940 года были переданы краеведчес­кому музею.

Таким образом, документы из советских архи­вов позволяют даже в отсутствие приказов об их расстреле и захоронении проследить судьбу интер­нированных польских офицеров, содержавшихся в лагерях НКВД в Козельске, Старобельске и Осташкове. Выборочное пофамильное сопостав­ление списков на отправку из Козельского лаге­ря и списков опознания, составленных немцами весной 1943 года во время эксгумации, показа­ло наличие прямых совпадений, что является доказательством взаимосвязи наступивших со­бытий.