Конгамато
Шрифт:
Африка переживает переходный период. С одной стороны, в сердцах африканцев еще силен страх перед европейцем, с другой стороны, их. все больше захлестывает стихия национализма, африканского единства и всякого такого...
В психике африканца сосуществует комплекс неполноценности с презрением к белому. Стоит чуть-чуть ослабить чувство страха, как оно уступит место презрению. Не будьте фамильярны с ними, иначе наживете беду! Они станут просто смеяться над вами. Я вспоминаю свою поездку на Красное море в прошлом году. Там ваши специалисты налаживали бурильные агрегаты. Когда
– Мне кажется, что вы преувеличиваете. Там, где вы видите насмешку, я вижу лишь проявление дружбы.
– Вот святая простота! Это насмешка, откровенная насмешка. Туземцам не понятно, как белый джентльмен может сам чистить себе ботинки или обходиться без надлежащего комфорта. Я уже не говорю о том, что такой белый лишает их привычного заработка, бакшиша. Вы даже не представляете, что значит здесь это слово: "бакшиш". Нет, нужно знать местные условия. Если туземец попросит вас дать ему напиться, не вздумайте протягивать стакан с водой. Он первый же начнет над вами смеяться. Я не говорю, что его нужно прогнать. Нет! Дайте ему монету, хоть целый соверен. Пожалуйста! Но ни на минуту не опускайтесь до него. Юридически он свободен и независим, но в душе - раб.
– Этим вы только лишний раз показываете свою неправоту, Пирсон. Я допускаю, что вы не ошибаетесь, говоря о рабских атавизмах в сознании отдельных граждан молодых африканских государств. Эти атавизмы - гнуснейшее наследие тяжелого прошлого, отзвуки веков рабства и угнетения. Человек не сразу обретает свое человеческое достоинство. Отголоски прошлого цепко держатся в нем, пригибают его к земле. Но они обречены, эти отголоски. Понимаете, Пирсон, обречены! Только новое необоримо, а остатки рабской психологии развеются как дым. Ваша же философия направлена на защиту этих атавизмов. Вы тоже, может быть, неведомо для себя цепляетесь за прошлое. Возможно, вы хорошо разобрались в отдельных частностях, но это не дает вам права обобщать. Вы не увидели главного. Африка уже не та, какой вы ее привыкли видеть, и африканцы не те. И с каждым днем перемены будут все заметнее.
– Не надо политики, Эндрью. Я хотел вам дать совет для вашей же пользы. Если вы не найдете путей к душам нилотов, вы не сможете с ними работать, не оправдаете надежд, которые администрация в Хартуме возлагает на помощь вашей страны.
– Благодарю вас за искренние намерения. Но, как говорят шотландцы, предоставим пастуху решать овечьи дела и не будем больше возвращаться к этой теме. Давайте лучше обсудим некоторые проблемы гравиметрии и сейсморазведки. Здесь-то мы уж наверняка будем говорить на одном языке.
– Ну что ж, как вам будет угодно. У нас, англичан, даже самые крайние убеждения не мешают дружбе. Кстати, я привез вам кое-какие материалы, которые мне удалось разыскать в Джубе... Посмотрите на досуге, может быть, что-нибудь пригодится.
Пирсон вышел из комнаты и через минуту вернулся с
– Чуть не забыл самого главного: вам письмо. Я захватил его с собой, а то почта будет только завтра.
– Письмо? Из Москвы?
– Нет. На этот раз вам пишут не из столь дальних краев.
– Ух ты! Алешка! Это от друга! Вад-Медани... Где это Вад-Медани?
– Провинция Джезира. Ваша компания и там ищет нефть?
– Возможно... Джезира, провинция Джезира. Как жаль, что у меня нет справочника по Судану!
– Я захватил для вас "Малый Лярусс".
– Пирсон указал на бювар.
– Он здесь.
– Не знаю, как мне вас благодарить! Ваша любезность делает из меня вечного должника.
– Э, под луной нет ничего вечного! Рад, что моя пустяковая услуга вам приятна.
Кто-то осторожно постучал в дверь. Бесшумно вошел Махди.
– Добрый день, джентльмены!
– Махди притронулся двумя пальцами к феске.
– Я принес вам плохие вести, - сказал он, подходя ко мне и обнажая в улыбке красные от бетеля зубы, рабочие, которых вы привезли из Джубы, сбежали.
– То есть как это... сбежали?
Махди пожал плечами и вновь улыбнулся. Пирсон с интересом рассматривал его, потягивая гранатовый сок.
– Как это сбежали, Махди? Да и куда они могли сбежать? еще раз спросил я.
– Наверное, в Джубу, сэр. Поймали на дороге порожний самосвал и сбежали.
– Но почему? Почему?!
– Я слышал, что они боятся... Не хотят идти туда, где Красный.
– Красный? Они боятся работать со мной потому, что я красный?
– Вы Красный?
– Махди изумленно вытаращил глаза.
– Ну да, красный, из России.
Махди засмеялся.
– О нет, сэр. В этом они не разбираются. Для них вы белый господин, и больше ничего. Они боятся Красного, который живет в болотах Оберры. У нас не принято называть его по имени. Я понимаю, что это суеверие, но говорят, что имя его приносит несчастье.
Я совершенно ничего не понимал. Какой Красный? Какое несчастье? И при чем тут рабочие, которые, неизвестно почему, сбежали на попутном самосвале в Джубу?
– Вы что-нибудь понимаете во всем этом, Пирсон?
– Боюсь, что да... Откуда вам известно, - обратился он к Махди, - что рабочие сбежали из-за страха перед Красным?
– Так люди говорят, сэр.
– Ах, люди! Ну тогда все понятно! Вы можете идти, мистер Махди. Русский джентльмен вам очень благодарен за сведения. Узнаете что-нибудь новое - заходите... Да, постойте!
Махди, который был уже у самой двери, полуобернулся.
– Кто сказал рабочим, что русский джентльмен собирается отправить их на болота Оберры?
– Не знаю, сэр. Но люди говорят, что рабочие не хотели убивать Красного.
– Ну и отлично, если не хотели. Почему же они тогда сбежали?
– Они были уверены, что белый господин хочет взорвать свои патроны на Оберре и убить Красного.
– Вы собирались начать сейсморазведку с Оберры?
– обернулся ко мне Пирсон.
– Нет... То есть я думал... Но объясните же мне, наконец, что происходит.