Конгрегация. Гексалогия
Шрифт:
К нему обратились два взгляда, в каждом из которых явственно было видно сомнение, неуверенность и замешательство.
– Академист, слушай, – не особенно твердо возразил Райзе, с явной осторожностью подбирая слова, – а уверен ты вообще, что этот призрак есть? Ведь, если рассудить последовательно, ему нет места в этой задаче; это неизвестное, которое может быть, а может и не существовать вовсе.
– Понимаю. Сейчас мне веры мало, после таких оплошностей…
– Не в том дело, – отмахнулся тот легкомысленно. – Невелика, в конце концов, потеря – ведь был виновен? Был. За сообщничество и подстрекательство,
– Да, – согласился Курт тяжело, – возможно; но тогда он не совершил бы смертного греха. По моей вине. И не оказался бы… «недостоин» – по моей вине – отпевания и поминания в церковных службах. А его, точно отлученного, зароют за пределами освященной земли. По моей вине.
– Чтобы раз и навсегда окончить эти неистовые флагелляции, – хмуро отрезал Райзе, – слушай, что я скажу. Тебе кажется, что ты несешь за это ответственность? Хорошо. Поминай его в молитвах до конца дней своих. Но он был в своем уме, стало быть, за свои действия отвечал и будет теперь отвечать сам. Единственная неприятность в случившемся – это то, что Керн тебе ввернул хороший штырь, да и ему самому теперь вставят по самую макушку… но это ничего, выкрутимся. Все остальное – вздор. А теперь – к делу. Я высказал свои сомнения не из-за последних досадных событий, а лишь потому, что я просто не вижу, куда можно всунуть твоего третьего.
– В этом есть здравое зерно, – мягко добавил Ланц, – подумай.
– Еще вчера вы оба считали иначе.
– А неделю назад мы полагали, что библиотека университета содержит труды все сплошь полезные и душеспасительные, – возразил Райзе. – Академист, послушай спокойно: и без твоего третьего все складывается в одну линию. Будущий медик увлекся богословием? Бывает. Заинтересовался более спорными текстами? Соответствует его убеждениям. Исчезли рукописи? Ты сам сказал – мог уничтожить. Заказал богатый оклад? Так у него с головой было не все в порядке – по свидетельским показаниям. Смерть странная? Так и интересы у него, как следует из вышеперечисленного, были не совсем обычные.
– Третий есть, – твердо сказал Курт, поджав губы. – Я знаю. В чем бы еще я ни ошибался, но это я знаю.
– Знаешь – откуда?
– Кто-то подтолкнул Шлага к этому – ко всему. Кто-то рассказал ему о той, самой первой книге.
– Два богослова в трактире шептались промеж собой, обсуждая запрещенные сочинения, и он услышал название.
Курт замер, переводя взгляд с одного на другого, и, понизив голос еще больше, пробормотал:
– Когда вы это узнали?
– Мы этого не узнавали, – усмехнулся Райзе. – Но – заметь, звучит правдоподобно? Ты сразу поверил. И таких правдоподобных объяснений может быть множество.
– Как знаете, – злясь на собственное легковерие, на сослуживцев и на все происходящее, отмахнулся он. – Меня вы не переубедили; я не жду, что вы станете что-то разыскивать, и упрекать вас за это нельзя. Но я докажу, что прав.
– Если ты начнешь снова всюду лезть с расспросами, Керн тебя наизнанку вывернет.
– Плевать. Если даже это будет мое последнее расследование, я найду виновного.
– И как?
– Не знаю. Но найду.
– Ut desint vires, tamen est laudanda voluntas,[177] – вздохнул Густав с невеселой усмешкой. – Prosperet Deus…[178]
–
– «Симон Грек»… – неспешно произнес Райзе и криво ухмыльнулся. – Это настораживает. Полгода не сходиться с девками, шушукаться с молоденьким переписчиком, а после окочуриться с прибором наперевес; «Грек»… «Трактат о любви»… Чувствуете связь?
– Господи, Густав, – покривился Ланц со вздохом, – у тебя в мыслях хоть изредка бывает что-то кроме еды и совокуплений?
– Я не повинен в том, что греки по части мальчиков…
– В академии, – прервал его Курт задумчиво, – я однажды увидел в библиотечном каталоге название, которое меня… заинтересовало. Название звучало так: «О способах возлежания». Я долго думал, как бы мне добраться до этого творения, тем более что дата стояла умопомрачительная, это была какая-то жуткая древность, и фантазия у меня разыгралась не на шутку…
– Ага, – сощурился Райзе, – а меня еще обвиняют в непотребстве.
– Мне было четырнадцать, старый распутник. Так вот, однажды я таки набрался смелости, и библиотекарь выдал мне это… писание; что меня тогда смутило – выдал по первой же просьбе, глумливо при этом ухмыляясь.
– Ну-ну-ну? – подстегнул его Райзе нетерпеливо. – Не томи.
– Это оказался труд некоего римского автора времен едва ли не Христовых – о правилах поведения у трапезы, – слабо улыбнулся Курт, и тот посмотрел на Ланца обреченным взглядом.
– Понял, Дитрих? В нашей жизни везде если не совокупление, то еда; еще с библейских эпох…
– Я хочу сказать, что наш «Трактат о любви» может оказаться чем угодно – от руководства по взращиванию породистых лошадей (с любовью к делу) до непристойных побасенок на тему Священного Писания. С картинками, прости Господи.
Глава 13
Ответ на запрос в академию святого Макария нес в себе почти тот же смысл, лишь составленный в иных выражениях – в библиотеке ничего подобного нет и никогда не было, и никто из руководства академии не мог сказать ничего внятного. Единственное, что можно было допустить с некоторой долей убежденности, это то, что «Симон Грек» есть иное именование Симона Мага, упоминаемого в Новом Завете и, по слухам, оставившего после себя множество трудов, столь же занимательных, сколь и опасных.
Более ничего нового узнано не было и не было найдено. Ланц и Райзе, получив дело Курта в свое усмотрение, взялись за него привычно и традиционно. Неделю в библиотеке университета шел обыск, повергая в сердечные приступы старого книгохранителя всякий раз, когда один из следователей, стоящий на лестнице у верхней полки, найдя что-то привлекающее внимание, бросал книгу вниз с сопроводительным комментарием «Лови». Ловил Ланц, впрочем, довольно часто. Скрипторий и комнату Рицлера перерыли снова, разворотив все, что было возможно, не найдя, однако, ничего нового. Каждый из соседей и соучеников по факультету Филиппа Шлага был допрошен снова – подолгу, придирчиво и подробно, что, однако, также не дало ничего существенного.