Конкиста по-русски

Паркин Владимир Павлович

Карасакал вернулся на свое место рядом с хозяином дома.

– Уважаемый Балкан-Байрам-бай! Я не глух и не слеп, я не могу не скорбеть о несчастной судьбе нашего великого народа, разделенного межплеменной враждой, угнетаемого слугами Белого Падишаха. Разве не пришла пора объединения всех туркменских племен, которым Всевышний дал один язык? Самое сильное и гордое племя туркмен – текинцы – никогда не простят русским своей крови, пролитой в Геок-Тепе. Сегодня и они правильно понимают стихи великого поэта Махтумкули! Текинцы готовы к союзу всех туркменских племен. Лично я готов говорить от имени туркменских ханов иранских племен. Если не сегодня, то когда?! Если не мы, то кто?! Уважаемый Балкан-Байрам-бай! Вам, конечно, известно, что многие туркменские ханы не просто связаны

общетуркменскими договоренностями с Россией, они связаны военным чином. Но мало кто по-настоящему считает Белого Падишаха родным отцом, а его шахиню – матерью. Мне известно, что во имя великой цели – объединения всех туркмен – наши майоры и полковники, наиболее мудрые, получают жалованье не только от Белого Падишаха. Я имею полномочия заключить с вами соглашение от имени британской короны и предложить вам звание колонеля-полковника королевской гвардии. В этом пакете – золотые эполеты, королевский офицерский диплом и деньги – жалованье полковника за год вперед золотом!

Балкан-Байрам-бай молчал. Долго молчал. Казалось, он весь был погружен в звуки музыки. Только когда Амангельды закончил шестую песню, отложил дутар и потянулся к чайнику с чаем, Байрам-бай повернулся лицом к Карасакалу:

– Высокая, очень высокая честь полуграмотному туркменскому старшине стать английским полковником! Думаю, в самой Англии золотые эполеты с неба на плечи кому попало не падают. Я принял бы и оказанную честь, и чин, и деньги, если бы знал, что смогу сполна расплатиться за это. Дорогое седло не для старой клячи. Я знаю – русский полковник имеет под своим началом тысячу подчиненных. В моем ауле не найдется столько джигитов. Я подумаю. Мы вернемся к разговору, когда я буду готов к сделке, не раньше!

* * *

Ночь прошла. Угасли костры. Гости неспеша расходились. Балкан-Байрам-бай двумя руками пожимал руку своего почетного гостя – Карасакал-Сардара, уже сидевшего на вороном ахалтекинце.

Амангельды-бахши и его друг Ашир седлали своих серых ослов, когда к ним подошел джигит из свиты Карасакала, ведя за собой в поводу узбекского жеребца-карабаира.

– Держите коня! Вы оба на службе у Карасакал-Сардара! Срок – месяц, если вернетесь с удачей – получите по ахалтекинцу! – в голосе говорившего джигита звучала сталь. Джигит бросил, а Амангельды поймал саблю в потертых кожаных ножнах. К говорившим подъехали всадники. Не дожидаясь ответа, джигит повернулся и вскочил в седло подведенного к нему гнедого ахалтекинца.

Истинные ахалтекинцы не только по внешности, но и по характеру отличны от коней иных пород. Арабские скакуны, карабаиры, английские, донские, по команде наездника, поданной голосом либо плетью или шпорами, способны взять в галоп с места. Ахалтекинец не потерпит насилия даже от своего любимого хозяина. Конь берет с места играючим шагом, как бы потягиваясь и разминаясь, ускоряя шаг и переходя на галоп, в котором он не знает себе равных. Пустое дело – заставить ахалтекинца идти рысью либо пытаться сделать из него иноходца.

Весь аул вышел полюбоваться на коней и джигитов Карасакала. Амангельды-бахши и Ашир-Клыч не могли оторвать глаз от ахалтекинцев, быстрым шагом поднимающихся по серпантину Высокого Копет-Дага.

– Истинно говорят: небесные кони! – прошептал Амангельды.

– Ур! Ур!

Отдохнувшие кони резво перешли в галоп. Впереди своего отряда красным беркутом летел на вороном коне Карасакал-Сардар. На своих новых нукеров он не бросил даже взгляда.

* * *

Никто из нас – пусть ждет он иль не ждет —От начертанья рока не уйдет.Бессмертных нет среди простых людей,Как нет живущих вечно средь царей.Смерть истинного воина – в бою.Смерть аргамака – в поле на скаку.В бою победы каждый воин ждет,Но кто из них живым домой придет?!Если Истину хочешь познать,Мало

мудрые книги читать.Мало звезд разговор понимать,Мало царствами повелевать.Есть ответы на все времена,Людям данные раз – навсегда!Жизнь по Божьим законам прожить,Сыном Родины верным быть.Чтить родителей именаИ не сетовать на времена.Не учить падишахов жить,Сеять хлеб и детей любить!Не хулить свой родной народ.Все принять, что судьба пошлет.

Глава 6

«Копет-Даг» в переводе с тюркского означает «много гор». По высоте вершин ему не сравняться ни с Памиром, носящим гордое имя «крыши мира», ни с Ала-Тау – «горами бога». Он не так известен, как Альпы, Кавказ или Гималаи, но тот, кто хоть раз прошелся по его серпантинам и козьим тропам, на всю жизнь запомнит и полюбит его изысканную красоту.

Всадникам отряда Карасакала не до горных красот. Они вышли в горы не на праздную прогулку. Их путь не назовешь легким.

Когда-то, тысячи лет назад, подземные силы надкололи в этом месте гигантский каменный хребет.

Вступая со стороны Каракумов в лабиринт ущелья, поднимаясь по серым гранитным ступеням, поросшим кустами боярышника и дикой ежевики, ежеминутно форсируя безымянную речушку, стремительно несущую вниз свои хрустальные воды, до последнего мгновения пребываешь в уверенности, что вот-вот, за следующим поворотом, ущелье расступится, и пред тобою откроется неоглядный простор…

Пустое! Ущелье неотвратимо сжимается, скалы становятся все отвеснее, карнизы, идущие к вершине, все уже, и в конце концов исчезают вовсе. Все темнее, все мрачнее становится в ущелье, все тревожнее становится на сердце. Непроизвольные слово, кашель, потревоженный камешек откликаются многократным эхом, способным вызвать снежный, а то и каменный обвал. Здесь нельзя заблудиться, но и некого позвать на помощь. Нежданная гроза либо снегопад в минуту превратят поэтичную горную речушку в свирепого кипящего красной глиной демона, сметающего все на своем пути. Здесь у самых твоих ног могут рождаться молнии. Горе странникам, застигнутым грозой в таком ущелье. Гроза уйдет и оставит волкам и грифам роскошное пиршество…

Вот место, избранное отшельником для уединенного жилья!

Табиб-ага не стал ставить юрту либо строить дом на дне ущелья, чтобы не стать заложником стихии. Он выбрал местечко повыше, посуше, но по соседству с ручейком, отвесно падающим с неприступной высоты.

Козья тропа, начинающаяся со дна ущелья, немыслимыми зигзагами петляет по его правой стороне, поднимаясь то выше, то опускаясь и поднимаясь снова, нигде не выводит на вершину хребта, но обходит тупик и поворачивает по карнизу, недоступному для путника, на левую сторону щели. Кругом, кругом, да снова в угол!

Вот эта самая тропа раз и привела Табиба-ага к пещере, точнее, к сферической полости в скале, надежно прикрытой от осадков и камнепада широким гранитным козырьком. За лето удалось возвести две каменные стены, забить щели глиной. Вход завешивался старой кошмой, узкое оконце в зимнее время служило дымоходом. От хищников на ночь вход закладывался камнями, но за много лет ни барс, ни волки ни разу не побеспокоили отшельника. Туркмены не живут в таких саклях, но Памир, Гиндукуш и Кавказ хорошо знакомы с такими жилищами, в которых живут и местные князья, и простые труженики.

Очаг, чугунный котелок, жестяный чайник-кумган, лежанка, заправленная потертым ковром, пара выделанных козьих шкур – вот и все хозяйство. Под высоким сводом на натянутых шнурах – высушенные пучки, кустики и ветви лекарственных растений. Сакля табиба благоухает всеми ароматами цветущего Копет-Дага – от арчевой смолы и сушеной ежевики до алых гранатовых лепестков и горного мумиё!

Чу?! Покой ущелья нарушил перестук кованых копыт коней. Горное эхо семикратно разнесло по ущелью голоса джигитов: