Конкистадор
Шрифт:
А Миколайчик погиб. И Бляхин погиб. На решающей стадии сражения пришлось мобилизовать часть флотских экипажей и даже кое-кого из штабных офицеров. Эти маленькие сводные команды стремительно сгорали на поле боя.
…кажется, пришло время выкладывать последний козырь терранского главкома. Тот самый, спрятанный в рукаве. Но Сомов колебался. Еще чуть-чуть. Еще самую малость. Потом уже нечем будет сыграть…
Поздно вечером 28-го к Сомову привели настоящего трехзвездочного генерала женевцев. Ужасно растрепанного.
Генерал
– Незачем было вести его ко мне. Я не разведчик и в допросах ничего не понимаю. У меня специальность другая.
– Мы хотели вас порадовать, господин вице-адмирал… – уныло пояснил ему дежурный офицер.
– Считайте, порадовали.
…доложили ему, что женевцы отошли на исходные позиции, а новые шотландцы…
…Новых шотландцев вели под конвоем по маршам «Бастиона». Трюмы корабля, наполовину освободившиеся от боезапаса и продовольствия, были срочно переоборудованы для содержания пленных.
Полторы тысячи. Гордых. Злых. Несчастных. Голодных. Их высаживали по оптимальному с точки зрения голой логики артикулу: отдельно людей, отдельно припасы… Так выгоднее – в корабли, специально приспособленные для определенной загрузки, больше влезет. Больше людей. Больше пищи. Больше всего прочего…
Но жизнь и война не любят логики. Когда 1-й десантно-штурмовой корпус во главе с Бешеной Марго делал вылазку на их полуостров, госпожа Бондарь организовала один грандиозный фейерверк из шести продуктовых транспортов Нью-Скотленда. Они как раз поставлены были рядышком, а женщины так любят все яркое, блестящее, многоцветное…
Иными словами, те, кто, отчаявшись, сдался на волю победителя, боролись с голодом седьмые сутки.
Некоторые из них едва слышно бормотали ругательства. Кто-то молча глядел себе под ноги, не смея поднять взгляд. Кто-то плакал. Кто-то отрешенно смотрел в затылок идущему впереди. Поражение и плен всегда некрасивы. Полторы тысячи мужчин и женщин, раздавленных унижением, выглядели безобразно. Как сплошная блеклая масса едва способной передвигаться плоти. Как сама стихия позора, внезапно материализовавшаяся на борту немолодого космического корабля.
Три тысячи тусклых стеклянных шариков. Глаз.
Сомов специально на пару минут покинул центральный пост, чтобы поднять себе настроние видом побежденного врага. Но вышло иначе: теперь он испытывал к пленникам одну только жалость.
Вдруг кто-то громко всхлипнул а самой гуще тел. Раздался рыдающий крик:
– Дайте же мне хлеба! Я вам сдался, накормите меня! Накормите меня!
Кто-то из экипажа броненосца сказал в ответ:
– Двигай сюда, друг, я тебе и водочки налью!
Марш наполнился рыкающим хохотом победителей.
Но голодный не унимался. С ним, по всей видимости, приключилась настоящая истерика:
– Дайте поесть! Дайте мне еды! Дайте же… Дайте мне… окхх…
Другой пленник отвесил ему затрещину. Однако этого оказалось далеко не достаточно. Крикун завелся еще пуще, он мешал испанские и русские слова.
– Я хочу есть! Накормите!
Рослая конвоирша со знаками различия сержанта штурмовиков пробасила:
– Команда! Сто-о-ой!
Серая масса затормозилась не сразу. Недоуменные голоса,
Конвоирша разломила пополам пищевой концентрат и протянула половинку голодному:
– Поешь, бедняга.
…29 января.
Виктор по секретным досье представлял себе, как выглядит главком новых шотландцев, и что делает его гениальным тактиком. Но одно дело знать в теории, а другое – увидеть собственными глазами.
Этот… организм… то есть… это существо… в смысле, этот человек был слишком откровенно сращен с несколькими электронными агрегатами сразу. Но Виктора сбили с толку не кабели, выходящие прямо из плоти, ни камеры на месте глаз, ни искаженные пропорции, ни… в общем… его по-настоящему испугал рот. Вернее, полное его отсутствие. Собственно, зачем? Питание вводят, скорее всего, внутривенно, для общения имплантирован микрофон… да, да! все это так. Но в целом – жутко.
– Господин Сомов? Вы несколько поторопились. Я даже не понимаю, зачем было связываться с моим командным пунктом, ведь штабные аналитики уже сообщили вам, по всей видимости, что сдача нашего контингента – дело нескольких часов или даже нескольких десятков минут. Не так ли?
– Отдаю должное вашему мужеству и вашему тактическому искусству. Однако в сложившейся обстановке… мне остается лишь подтвердить сказанное вами.
Человек… нет, все-таки существо… ответило:
– Благодарю вас за учтивость. Впрочем, совершенно бесполезную. Я начал отключение основных каскадов моего информационного контура. Люди это называют «совершить самоубийство». Избыточно эмоциональный термин. Не следует беспокоиться. Мой начальник штаба через полчаса выведет остатки контингента из игры. Иначе говоря, сдастся… кому там из вас? Кто будет ближе. В полутора километрах от моего КП – авангард вашего 5-го корпуса, в тысяче двухстах тридцати метрах – два танка на воздушной подушке из 100-й десантной бригады Латинского Союза. Пожалуй, мой преемник сдастся госпоже Гонсалес. Если вы, конечно, не сделаете сейчас сообщения, которое способно кардинально изменить ситуацию.
– Не торопитесь… отключаться, если это вас не затруднит.
Сомов, наконец, понял, как ему называть это мысленно, про себя. Огастес О’Брайен, главком новых шотландцев, пребывал в звании «специалист 2-го класса». Вот пусть и побудет… Специалистом.
– Процесс заторможен до окончания нашего разговора. Его результат не является принципиально важным для меня; решение принято. Однако я все еще могу повлиять на действия моих подчиненных.
– Отлично. Во-первых, сдаваться вы будуте мне. Такова договоренность с Гонсалес. – Виктор подумал, что было бы невежливо по отношению к союзникам никак не прокомментировать соглашение. – Ей достались новые арабы, мне – вы…
Специалист резюмировал:
– Это никак не меняет ситуацию.
– Совершенно верно. Это просто ее уточняет. Теперь – во-вторых. Вы сдадитесь не сегодня, а завтра. Тютелька в тютельку тогда, когда я скажу. Вплоть до минут и секунд.
Специалист просчитал позицию мгновенно:
– Что мы получаем взамен?
– Огонь будет прекращен прямо сейчас. Правда, вам придется отдать нам под контроль ключевые пункты оборонительной линии… Главное: мы дадим вам право вернуться домой со всем оставшимся вооружением, снаряжением и знаменами.