Конклав
Шрифт:
«Предметы» общей заботы – коты и куры – пробегали по капелле уверенно и с уже ставшим привычным для них спокойствием, будто они забыли о своих римских «домах» и площадях, где проживали прежде, например, Коллеферро.
Один из котов удобно расположился в кресле и внимательно рассматривал старика, который, приближаясь, искал себе место – другое, чем у него было во время травли крыс и скорпионов.
Курица, подозрительно спотыкаясь, побежала вприпрыжку по ступенькам на другую лестницу, привычно для своей породы наклонив голову и не забывая поглядывать по сторонам в поисках возможной добычи, поскольку еще несколько скорпионов, слетевших с фресок, воспользовавшись
Веронелли успокоился: он уже устал думать – с каким трудом ему удается наводить порядок в его королевстве. А на отчищенную фреску «Страшный Суд» ему было просто приятно смотреть. Пришел в восторг он и от того, что дирижер хора, маэстро Антонио Либерале, приготовился начать с молодыми хористами Veni Creator. К удовольствиям добавилось и то, что виновные кардиналы послушались его.
– Сквардзони, пойдите и скажите им, что сегодня утром не обязательно петь гимн целиком! Идите, идите сейчас же, пожалуйста, предупредите их, пока они не начали.
По озадаченному и обиженному лицу маэстро Либерале он удостоверился, что его поняли правильно.
Однако один из хористов, возможно наиболее ревностный, решил продемонстрировать совету Их Высокопреосвященств красоту своего голоса и начал петь. Сконцентрировавшись на чтении партитуры, он не увидел ни жестов своего маэстро, ни жестов Сквардзони. И только другой певец, поднявший голову от удивления, как, впрочем, и все хористы, разочарованные запретом, точно понял – петь не надо и остановил поющего.
Петух, не оставлявший своих кур даже в конклаве, сумевший убежать из-под контроля людей Назалли Рокка, вдруг заголосил. Он пел, выставляя напоказ всю свою силу и веселье, с полной уверенностью, что призывает взойти солнце, помогает ему подняться. Мало того, он пел во имя возрождения этого зала, заполненного стариками, облаками ладана, котами, крысами, курами, скорпионами и неподвижными фигурами на площадях стен, будто бы ожидавшими только знака, чтобы спуститься вниз, – пел так, что на мгновение все опешили, повисла мертвая тишина.
Затем, как бы вступая в поединок с первым – перед этой сдвоенной неподвижностью: живые в капелле и неживые на стенах, возможно, также из сомнения, будет ли служиться месса – изо всех сил заголосили два других петуха, спрятавшиеся между курами. Им всем вместе захотелось встретить восход солнца!
Необычная побудка для тех, кто обитал в гареме Коллеферро, где именно с первым лучом солнца – почти в середине ночи – раздавался крик петуха. В том курятнике было грустно, свет в него почти не проникал, поэтому он выкрикивал солнце для всего своего народа, включая дочерей и сыновей, живущих кто где. Поднимал своею первой песнью само солнце. К тому же он знал наверное, что ни один петух не умеет так петь, как он… не только эти два петушка, что сейчас пытались ему подпевать, рискуя прибавить свою ночь к ночи всех прочих, правда, запевали они только в те мгновения, когда он, главный петух, делал паузу в своем гимне солнцу.
Кардиналы затихли, слушая эту необычную для капеллы музыкальную программу. Кое-кому из них пришло
Потрясенные и растерявшиеся, два «беглеца», американские кардиналы, вошли в момент, когда восторженное слушание оды петуха было прервано отчаянным выкриком:
– Да заставьте же его замолчать!
По тосканскому диалекту крикнувшего было ясно, что это кардинал Дзелиндо Маскерони, президент Конгрегации по вероучению, сын портье графов Ченами ди Лукка, один из наиболее строгих поборников правоверного католицизма. Он был одним из вдохновителей и сочинителей строгих правил семейной этики, защищаемой скончавшимся понтификом. Ему принадлежали закрытие атак на гражданское законодательство в пользу абортов, контроль за рождением, разводами и за сохранением семейных союзов.
13
Кардинал Маскерони не ограничился требованием тишины от дерзкого петуха, который время от времени метался между курами, стараясь скрыться от особо рьяных прелатов из обслуги. Взяв слово без разрешения камерленга, он вынес строгий выговор всем, несмотря на гам, поднятый курами, протестовавшими против беспокойства, причинявшегося им «инквизиторами» – преследователями пернатых и бедного Джордано Бруно.
И каждый принял этот окрик Маскерони на свой счет. Камерленг, декан, другие кардиналы, особенно те, что пытались бежать. Не говоря уже о хористах, молодых капелланах, Назалли Рокка и руководителе прессы, монсеньоре Мишеле Баземпьера, высоко почитаемого среди кардиналов.
Никто не спасся. Все вели себя плохо, вызвав справедливый гнев Господа на это сборище людей, трусливых, чувственных, слабых, незаслуживающих находиться в самом сердце Святого Духа. А ведь действительно, выходило, что кардинал-камерленг Святой Римской Церкви превратил конклав в курятник, но вовсе не тем, что эти бестии, по неоспоримому и справедливому решению графа Назалли Рокка, «мучили» ноздри членов конклава и привели капеллу, это святое место, в антисанитарное состояние. Более всего потому, что из-за нерешительности и неспособности камерленга как следует поддержать грозящую рухнуть «лодку Петра», святое голосование подверглось унижению кукареканием петуха и кудахтаньем кур. В настоящее пустословие пернатых превратился конклав, вот во что, сказал и это тосканский кардинал.
И почти как примечание к словам кардинала Маскерони вознеслась наиболее визгливая, еще более непочтительная и императивная последняя песнь петуха. Среди когтистых рухнул на пол служка, монсеньор Жозе Фелипе Гомец, как раз в то время, когда этот ужасный кардинал из Лукки повторил своим высокоуважаемым коллегам метафору о конклаве, как о пустословии пернатых.
Предыдущие высокопочитаемые камерленги умели руководить Церковью в моменты еще более деликатные, демонстрируя хорошую закалку, без которой нельзя было обойтись. Кардинал Маскерони свирепствовал, пока бедняга Веронелли и его смущенные коллеги наконец-то дошли до своих мест. И, сидя на своем троне, камерленг прислушался к себе, почувствовав удар в сердце: он увидел, как кардинал Дзелиндо Маскерони, председатель Конгрегации по вероучению, повернулся к другой части капеллы, туда, где сидели архиепископы из Филадельфии и из Нью-Йорка.