Конклав
Шрифт:
– Если так пойдет, то и на Рождество мы останемся здесь.
– Ну, и проведем его здесь, Франческо, так ли уж это важно?
– Да не могу я больше. До сих пор каждый год я проводил Рождество в Турине, у дяди. А в этот раз, между прочим, приглашена и ты.
– Раз не могут отпустить, плюнь в небо, как говорит моя мама, а я добавлю: не отпустят, даже если дядя – кардинал.
Франческо этой ночью приснился сон. Во сне ему привиделась входящая в дверь Катерина, но ее фигура постоянно менялась, смешивалась с какими-то другими женскими фигурами. Один раз это уже была его мама. Она давала ему посмотреть бюллетень для голосования
Дядя долго-долго что-то ему говорил, но смысла Франческо понять не мог, потому что дядю не было слышно: он говорил шепотом, и его речь воспринималась, как лепет утомленного человека. Будто бы дядя сильно напрягался, чтобы высказать то, что лежало у него на душе, но из-за напавшей на него странной афазии, нужных слов он не находил. Франческо пробовал подсказывать подходящие слова, те, которых так не хватало дяде, дяде – известному оратору, очаровывавшему утонченными проповедями в кафедральном соборе Турина. Дяде, который говорил в исповедальнях, один на один с другой душой и всегда находил нужные слова, чтобы успокоить. Из всего сказанного дядей Франческо разобрал только: «Дождь, Рим, дом, Турин, возвращение» и еще: «Ветер, парус, окно, небо, крылья».
И пока смачивал губы, успокоился: он увидел это дорогое лицо расслабленным и улыбающимся, голос дяди восстановился, вероятно, для того, чтобы повторить те же самые, последние слова, и дядя их повторил…
Теперь, когда дождь стал бить в окна еще настойчивее и в комнате стало темно, пора было зажечь верхний свет. Подтащил к себе, поближе к кровати, выключатель. В этот момент, пока Катерина пыталась вытянуться рядом с ним, ночной сон снова возник в какой-то части мозга Франческо. И он опять увидел, уже при свете лампы, приснившиеся ему лица, одно за другим, и дядино тоже. Зазвонил телефон.
– Ответим, или нет, Катерина?
– Делай как хочешь.
– Должно быть, мама. Тогда лучше не отвечать.
– Конечно. Тем более, что я собираюсь встать и привести все в порядок, не хочу, чтобы старшая медсестра вошла и…
Телефон звонил с интервалами, будто по местной сети, самой нудной из всех. А если это не мама? Ему не хотелось нарываться на друзей с их чудачествами, с их новостями и обычными их обещаниями и вопросами: чем займемся, когда ты выйдешь отсюда. В этих стенах он чувствовал себя пленником. Они там, вне этих стен, умеют жить, а он… Подумал еще: и к Катерине уже не чувствует больше зависти. Приподнялся, чтобы взять трубку. Это была мама.
– Сейчас же включи телевизор, первый канал!
– Почему? Что там?
– Включи, я тебе говорю! Кажется, у нас появился новый папа!
– Что?… Включаю.
Включил, но секунды между видео и появлением звука показались ему вечностью. Мужской голос вел репортаж с площади Святого Петра, где должен был показаться дым из Сикстинской капеллы. Авторитетные лица предупреждали, что ожидается окончательное решение кардиналов; они, наконец,
Появилось лицо ведущего, потом полуразрушенная площадь Святого Петра. Говоривший извинился за плохую видимость изображения, объясняя это разрушениями, нанесенными страшной бурей, только что промчавшейся над городом. Катастрофа, как убеждал мэр горожан, носила характер непредвиденных бедствий, связанных с «шутками» природы.
Мать после паузы спросила у Франческо:
– Франческо, Франческо, ты слышишь?
Он снова схватил трубку, но в его мозгу накладывалось изображение Сикстинской капеллы с еще незажженным камином, стоящей в темном от дождя и облаков небе, на кадр из его сна. И лицо дяди, шептавшего непонятные слова, а потом смогшего все-таки передать ему несколько слов, повторив их дважды…
– Как странно. Знаешь, сегодня ночью мне приснился сон.
– Что именно?
– Ничего, мне снился дядя Этторе…
– Франческо, подумай только – мы сейчас его увидим, с лоджии Сан-Пьетро…
– Мама, ты же всегда подозревала, что нет никакой возможности… что нет человека более далекого от этих амбиций…
– Это правда, однако последний раз, около недели назад, когда я с ним говорила, он казался уклончивым и недоговаривающим, – в общем, страдающим. Знаешь ведь его экспансивную натуру. Обычно, он говорит с удовольствием. Казалось, он хотел о чем-то умолчать, – так ему было тяжело.
– Не хочешь же ты сказать, что у тебя есть надежда стать сестрой папы? Как ты меня насмешила, ничего более смешного я никогда не слышал.
– Ну, а во сне у тебя что было?
– Во сне?… Слушай, мы что – начинаем говорить о дымовом сигнале?
– Да-а…
В этот момент из коридора вернулась Катерина.
Увидела включенный телевизор. Франческо говорил по телефону. Он, должно быть, откровенничает с матерью; это было написано на его лице. Его дядя в конклаве вызывал у нее зависть. Она никогда его не видела и очень боялась с ним встретиться, потому что эту встречу с каким-то странным напряжением ждали и Франческо, и его мать. Она почувствовала – ее в этот момент для них не существует. Спокойно и тихо села в ожидании сигнала, надеясь всем своим сердцем, что дым будет черным, чтобы не видеть того незнакомца в белых одеяниях.
Первое перышко дыма появилось как-то неуверенно, у ведущего возникла возможность держать миллионы зрителей в напряжении – обычный театральный трюк, никаких сомнений.
Потом появился густой дым, черный. Через несколько мгновений, пока ведущий исполнял роль режиссера спектакля, что-то бормотал об очередном неуспехе и извинялся перед телезрителями, все вернулось на свои места. Мир без папы сменился рекламой банок с едой для собак, которую начинали показывать еще раньше, пока Франческо секретничал по телефону с мамой, теперь уже разочарованной сестрой кардинала, исключив ее, Катерину, из общения. На этот раз ее «исключение» было не настолько болезненным, и она смогла спрятать свои чувства и состояние своей души.
– Франческо, ты со мной даже не поздоровался.
– Прости пожалуйста, приветствую тебя, но ты же торопилась, вы с отцом собирались уходить.
– Смотри, потеплей одевайся. У вас там не очень-то тепло.
– Вот видишь, о чем ты… Сегодня вечером здесь тепло. Кто знает, что пришло в голову этим, из телевидения? Представь себе – как нерешительны кардиналы…
– Думаешь, было бы лучше, если в не было случая увидеть бесполезную трату времени твоим дядей?