Конклав

Пацци Роберто

– Можешь ответить мне: Христос, поскольку он был человеком, замечал тусклость и медлительность течения истории, или нет? И в обществе своего времени, среди спреев, мог бы он понять это? Обычаи той эпохи, они были совсем другими.

– А кто мы такие, чтобы отменять древние обычаи, существующие вот уже две тысячи лет?

– Мы все еще не решаемся выбрать папу, потому что не умеем смотреть в будущее.

– Не хочешь же ты сказать, что потому у нас нет папы, что не хватает мужества поставить на место священника, да и папы тоже, женщину?

– Ты сказал, я этого не говорил.

И

камерленг смутился. Он пришел, чтобы хоть немного прояснить будущее, чтобы принять от этого чудака немного света, чтобы получить от него уверенный отказ от своей кандидатуры на место папы. А что услышал? Услышал о возможности выбора женщины на престол Петра с ключами от врат будущего.

Нет, этот бедняжка – действительно, ненормальный. Страх исчез, можно больше не уговаривать его идти в конклав. Мало того, будет гораздо лучше изолировать его, чтобы исключить его влияние на кого-нибудь из неискушенных ста двадцати трех кардиналов.

– Да, я согласен, Владимиро, лучше будет, если меня здесь не будет, будет лучше, если я не пойду больше голосовать.

Нет, не мог Веронелли больше слушать этот мелодичный голос, не мог больше видеть эту лучистую улыбку, эти остановившиеся и беззащитные глаза.

– Не мучайся ты, знаю что очень трудно, да и слишком рано думать о выборах женщины, успокойся, пожалуйста. Еще нужно помучиться, преодолевая религиозные запреты и устаревшее мнение многочисленных верующих, что женщина не может занять место рядом с мужчиной. Миллионы женщин, сознание которых не принимает мужскую свою половину, как и миллионы мужчин, не хотят принимать женскую часть своей сущности – в этом бедствие и проклятие наше. Должно пройти много времени, пока медленные мельницы истории с помощью нас, католических священников, а также аятолл, раввинов и всех оставшихся на земле колдунов, перемелют мириады людей, превращая их в жертвы застарелых традиций.

– Нет, Этторе, я тебя больше не узнаю! Ты только не проговорись однажды им. Не понимаю тебя, да и осуждать боюсь.

– Я знаю. В другое время ты мог бы меня послать в Святейшую канцелярию, что привело бы к судебному процессу, из которого невозможно никогда и никуда выйти, разве что на костер.

– Этторе, я тебя умоляю! Неужели ты забыл – кто ты?

– Где я теперь нахожусь, к сожалению, мне не удается еще забыть! Это единственное мое мучение… здесь… иначе… – Этторе Мальвецци не решился произнести всю фразу целиком, неожиданно для самого себя разволновавшись.

– Иначе?

– Иначе уже был бы там же, где Контарди и Маскерони… но меня держат еще некоторые воспоминания, некоторые люди, что ждут меня, и некоторые друзья… кто тает, может быть еще и ты…

Лицо Мальвецци покрылось слезами, да и Веронелли не удавалось больше скрывать свое замешательство перед этим человеком.

Животные, будто предупреждая его о состоянии души хозяина, приблизились к его креслу, соперничая, кто из них первым прыгнет ему на живот.

– Извини их за бесцеремонность… И таким образом, устранившийся от всех и подозреваемый всеми, включая их, кто ко мне хорошо относится, я здесь, во всем неуверенный, весь в сомнениях, впрочем, вполне по-человечески, и тот, который тебе никогда не нравился…

– Но мы хотим тебя живым, Этторе; только не говори опять, что ты мне не веришь.

– Верю тебе. А что вы будете делать с таким, как я? Знаешь, я сейчас вижу твою

маму, около тебя, ты ее гладишь по голове. И вижу двух твоих братьев в Риме, один собирается идти по старой Аппиевой дороге, другой лежит больной в постели, ему помогает его дочь. Знаешь, послезавтра в Риме будет страшная буря, которая принесет много несчастий и будет продолжаться несколько вечеров… вчера они приходили и для этого, исповедывались, а потом захотели узнать – правда ли, что Мальвецци «видит»…

Упоминание матери поразило Веронелли. На мгновение в мозгу вспыхнуло знание того, что мука этого человека является доказательством его безумия. На мгновение только увидел он то, что дано этому человеку, который, может быть, познал присутствие Зла и Добра, вызывающее перед его глазами немедленный переход в будущее, так же, как комната, вдруг расширившаяся и вместившая в себя весь город. И лучше промолчать, не продолжать эту беседу, ставшую неловкой и мучительной.

24

Матери Элизабет, черной кухарке, принесли в жертву двух монахинь-сестер, отдав их в резиденцию Президента Республики, в Квиринальский дворец из-за амбиций семьи главы государства. Почти весь персонал, состоящий из молодых капелланов и секретарей в конклаве, у которых появились галлюцинации при виде кур, был заменен на более пожилых служителей, присланных в Рим из разных епископств.

Кардинал Этторе Мальвецци обещал официально отказаться от своей кандидатуры. Архиепископ из Дар-эс-Салама гарантировал оставить свою активную деятельность заклинателя, обещал лично камерленгу и публично всем, собравшимся в полном составе в Святой Коллегии…

Кардинал Владимиро Веронелли, наконец, почувствовал некоторый комфорт, в чем-то стало легче руководить конклавом, самым продолжительным в истории Церкви. К его удовольствию добавилась также новость, полученная от графа Назалли Рокка, успешно боровшегося против крыс, скорпионов и летучих мышей, который на всякий случай посоветовал еще некоторое время не избавляться от котов, кур и сов.

Да и телефонный звонок из Квиринальского дворца несколько поднял его настроение: все-таки там обращают внимание на происходящее внутри Ватикана. Правда, утешение это было слабое, как луч бледного солнца, потому что журналисты в газетах и на радио и телевидении упорно молчали, почти полностью потеряв интерес к происходящему в Ватикане. Журналисты, как назойливые мухи, высасывали хоть какие-то новости, третируя кардиналов Рима и их нудный конклав. Во всяком случае, ясно, что в толпу из конклава, кроме его скуки, ничего не просачивается.

Члены конклава продолжают показывать свою неспособность выбрать нового понтифика; в каждом голосовании результаты повторяются; застарелый избитый сценарий, не сравнимый уже даже с климатом безнадежности первых дней.

Мальвецци в последний раз получил только двадцать голосов. Сработали его отказ и постоянное отсутствие на заседаниях, и больше никто не приводил его в пример как образец простоты и скромности.

Угамва и Резенде Коста постоянно впереди; как приклеенные к пяти и четырем голосам, «спрятались» Черини и Стелипин. Ветер внезапно поднялся и начал дуть в паруса, гоня лодку Петра в направлении порта, к результату, известному только Святому Духу.