Конкуренты
Шрифт:
Как только мы остались наедине, София перешла в наступление.
— Уэстон…
Я ее прервал ее.
— Мне нужно всего минута. Я могу подождать в холле после этого, если хочешь. — Сколько у нас времени в запасе, и будет ли возможность поговорить еще раз я не знал, а сказать надо было много.
София помрачнела. Она не ответила ни да, ни нет, и, вероятно, минута ее внимания — это все, что я получу.
Я принялся мерить шагами зал, пытаясь подобрать правильные слова. Мою грудь словно сковал железный обруч, мешавший дышать, и наступил момент снять с себя этот груз. Я вздохнул и посмотрел на Софию. Я ждал, когда она поднимет
«Сейчас или никогда. Хватит уже трусить!»
— Я люблю тебя. Не знаю, когда это началось и имеет ли это вообще значение. Но мне нужно, чтобы ты это знала.
София удивленно распахнула глаза. В них вспыхнула надежда, в уголках ее рта появился малейший намек на улыбку, а потом… она вспомнила. Вспомнила, что должна меня ненавидеть, что мне нельзя доверять.
София поджала губы и с подозрением прищурилась.
— Ты понятия не имеешь, что такое любовь.
— Ошибаешься. Я многого не знаю: например, как быть смелым, когда имеешь дело со своей семьей, или как сказать дедушке «нет», когда он велит сделать что-то предосудительное, или даже как быть в отношениях, потому что у меня никогда не было настоящей модели для подражания. Но я абсолютно уверен, что влюблен в тебя. Знаешь почему?
София не ответила, но и не остановила меня, поэтому я продолжил.
— Потому с тех пор, как умерла Кэролайн, мне было плевать на себя. Пять лет я каждое утро смотрелся в зеркало и не думал, нравится ли мне то, что я там вижу. Но с того дня, как мы встретились в самолете, я смотрю на свое отражение и задаюсь вопросом, что должен сделать сегодня, чтобы стать лучшим человеком — лучшим мужчиной, который заслуживает такую женщину, как ты. Семья отречется от меня за то, что я влюбился в тебя, но это пугает и вполовину меньше того, что ты покидаешь эту комнату, не поверив мне. Что это, если не любовь? — Я покачал головой и провел рукой по волосам. — Я знаю, что люблю тебя, потому что… ты самый прекрасный, самый милый, нежный и самый красивый человек, которого я знаю. И это еще мягко сказано.
Губы у Софии приоткрылись, на глазах навернулись слезы. Ей не стоило знать, что я позаимствовал это у Ф. Скотта Фитцджеральда вместо Шекспира. Еще месяц назад я искал цитаты, чтобы насмехаться над ее бывшим, но теперь мне стало нравиться просто их читать. Многие напоминали мне о Софии, как, например, эта.
Я прочистил горло.
— Я облажался, Соф. Не важно, собирался я или нет давать деду информацию. Мне следовало рассказать тебе об этом. Даже самая маленькая ложь может принести большую боль.
Она всхлипнула.
— Я трижды дура из-за того, что хочу верить тебе. — Она покачала головой и отвела взгляд. — Но я просто не могу, Уэстон. Не могу.
— Нет, не говори так. Посмотри на меня.
София продолжала качать головой, потом подняла на меня слезящиеся глаза и прошептала:
— Графиня.
Я не понял, при чем здесь отель, а потом до меня дошло — это стоп-слово, которое София выбрала на случай, если захочет остановиться.
Казалось, мое сердце разрывается надвое.
София пошла к двери. Я потянулся за ней, но ее голос — тихий, наполненный эмоциями — пронзил меня насквозь.
— Пожалуйста, не надо. Мне нужно привести себя в порядок. Ты просил выслушать тебя, и я выслушала, а сейчас оставь меня в покое.
Я опустил голову и кивнул.
— Иди.
София не было долгих десять минут, а когда она вернулась, я понял, что она плакала.
«Идиот! Я расстроил ее прямо перед деловой встречей».
Мы оба молчали, сидя за столом для совещаний. София не смотрела на меня до тех пор, пока Элизабет Бартон не вошла в зал. Мое присутствие было ей в тягость, поэтому когда Элизабет заняла свое место, я встал. Я получил то, за чем пришел, а остальное не имело значения. Самое малое, что мог сделать — уйти, чтобы Софии не пришлось смотреть на меня.
Я застегнул пиджак и прочистил горло.
— Прошу простить, Элизабет, но нужно срочно уйти.
— Мне жаль, что я задержалась. Может нам перенести встречу?
Я посмотрел на Софию.
— Нет. Вы двое продолжайте. Я встречусь с вами потом, если у вас будет время.
Элизабет выглядела смущенной.
— О… хорошо. Что ж, почему бы вам не забронировать время перед уходом у администратора, и мы обговорим все позже.
Я уклончиво кивнул.
— Конечно.
_____
За следующие сорока восьми часов я посетил мистера Торна четыре раза — либо так, либо срыв и запой. Я игнорировал звонки деда, и так и не встретился с Элизабет Бартон. Едва ли не единственной обязанностью, от которой я не уклонялся — дела с Болтонами. Пришли сметы и пересмотренные планы строительства, и я работал с Трэвисом над сокращением некоторых пунктов, чтобы оставался шанс закончить ремонт к свадьбе племянницы мэра в следующем месяце. Делал я это только ради Софии. Сейчас она уязвима, и проводить время с мужчиной, который явно в ней заинтересован — не лучшая идея.
Может, я и влюбился, но все равно оставался эгоистичным придурком.
Мы с Софией периодически сталкивались в отеле. Она старательно отводила взгляд, а я старался не упасть на колени и не просить у нее прощения. Приближался крайний срок подачи заявок на аукцион. Меньше чем через двадцать четыре часа все будет кончено. Один из нас принесет семье победу, а другой никогда не сможет смириться с поражением. Но самое главное, у нас с Софией не останется повода для общения и встреч. Мы вернемся к тому, чем были друг для друга последние двенадцать лет — знакомые, которые время от времени видятся на официальных мероприятии и расходиться в разные стороны.
Накануне аукциона я не мог уснуть. Я отправил дедушке свою окончательную оценку отеля и рекомендацию по нашему предложению. Он хотел удостовериться, что наша сумма выше, чем у Стерлингов, и я ответил, что уверен, хотя понятия не имел, черт возьми.
В четыре тридцать утра я больше не мог лежать в постели, поэтому решил пойти на пробежку. Обычно я пробегал три мили, но сегодня бежал до тех пор, пока мышцы не начали гореть, а затем я бежал всю дорогу обратно, наслаждаясь агонией, которую вызывал каждый шаг.
Кофейня в вестибюле уже открылась, поэтому я купил бутылку воды и сел в тихом уголке, где мы с Софией сидели раньше. Рядом висела большой портрет Грейс Коупленд, и я впервые внимательно его изучил.
— Он был нарисована по фотографии, сделанной в день ее пятидесятилетия, — сказал знакомый голос. Оглянувшись, я увидел управляющего отелем Луиса, который тоже любовался портретом. Он указал на стул рядом со мной. — Не возражаете, если я присяду?
— Нисколько. Присаживайтесь.
Мы продолжали молча рассматривать картину, пока в конце концов я не спросил: