КОНСТАНС, или Одинокие Пути
Шрифт:
— Кейд, о чем думаешь? Ты никогда не рассказываешь.
Но слуга лишь отрицательно покачал головой и в нервозной усмешке оскалил желтые зубы.
Прекрасный — в качестве своего рода геометрии несчастного сердца, родился Метод, [232] и венский волшебник все измерил складным футом. Психические разновидности выделены в группы. Ах, маньяки, краснорожие и зобастые! Ах, меланхолики, загадочные, косматые, бледные из-за избытка черной желчи! Любовь стала манией. «Потом я увидел ее там, мою маленькую королеву». Гебефренический [233] синдром накрывает как волной — беспомощный смех шизоидных ниггеров. Ранен, [234] господа, ранен! Morfondu! [235] Выбит
232
Имеется в виду метод психоанализа З. Фрейда.
233
Гебефрения — юношеская форма шизофрении, сопровождающаяся ребячливым кривлянием и бессмысленным шутовством. (Прим. ред.)
234
Здесь вышедшее из употребления английское слово «fordolked», имеющее значение «wounded», то есть «ранен».
235
Здесь: продрог до костей (фр.).
— Временами, сэр, она была не в себе, — проговорил Кейд. — Она сказала мне: «Кейд, я уже по другую сторону любви, теперь я всех ненавижу, даже сына». Я боялся за ее разум.
Блэнфорд слушал его, склонив голову набок, и чувствовал ритмичное биение своего сердца под пледом. Такие неожиданные озарения бесценны. Живешь и думаешь, будто все знаешь, а потом вдруг истина как молния. Он сказал себе, что любовь превосходит волшебство своим могуществом. И Мерлин [236] и Просперо [237] проиграли, в конце концов сложили оружие, пресытившись познаньями.
236
Мерлин — волшебник из сказаний о короле Артуре.
237
Просперо — маг и волшебник из драмы Шекспира «Буря». (Прим. ред.)
Грааля шифр -
в значении того, что смысла не имеет,
Как Мерлин разгадал, — а кто еще сумеет?
Однажды пресытившись знаньями, Мерлин мог отправиться на Эсплюмиор, свой остров, чтобы до конца жизни под тихий плеск морских волн играть в карты со своим другом Просперо. В старую игру Судьбы картами Таро без «Повешенного»! Эсплюмиор!
Ему послышался наставительный голос Сатклиффа: «Больше работы для Института галлюцинаций и коитуса! Вы хотите соединить умозаключения в пе-ласгийском сексе, а это не работает. Даже Трэш это известно. Она сказала мне вчера: «Сперма иссякает, милый, а любовь никогда. Она остается с человеком до самого конца. Донашиваешь ее, как старый ботинок». При встрече они теперь будут произносить одновременно: «Salut! Bon Viveur et Mort Future! Salut!» [238]
238
Привет! Ныне живущий и будущий покойник! Привет! (фр.).
Блэнфорд захватил с собой на прогулку больничного кота, который теперь урчал у него на коленях под пледом, точно небольшой моторчик. Это особое мышление — которое создает художественный продукт, думал он. Выделяешь некие благоуханные флюиды, с трудом исторгаешь эктоплазмический [239] экссудат, память. Говорят, кошка покрывает мышь слюной, прежде чем проглотить ее, — смазывает, чтобы она легче прошла в глотку. Может быть, тут тоже нужна смазка, чтобы вызвать робкую Психею, это дитя любви, спящее на свадебном торте его матери или на гробе его отца?
239
В парапсихологии эктоплазмой называют субстанцию, которую испускает медиум в состоянии транса. (Прим. ред.)
Базары тишины — где играм предается
Она младенческим — заглядывает внутрь колодцев.
Конец смерти есть начало полового влечения и наоборот. Дети — абстрактные игрушки, отображения любви, модели времени, возможность спасения от пустоты — от конечного «ничто».
Представим, некто написал книгу, в которой все персонажи всеведущие, все — Бог. Ну и что? Такое можно сочинить только в убийственном
Парочка была мертва,
Перед тем обвенчана
Под зеленым деревом!
Наверно, Констанс все-таки считает его бескорыстным поборником человеческой добродетели, хотя он не в состоянии, в отличие от очень многих, воспринять ее как средство защиты от Нечто — от злой судьбы, которой нет дела до теологических различий. Глупость и притворство, неразделимо присутствующие элементы болезни и, соответственно, религиозности! О, укради для меня немного счастья, Констанс, ибо я до смерти устал от гонки с препятствиями, которые устраивает этот мой старый измученный конь! Моя душа живет в индийских руинах, а разум тем временем собирает дельфиньи яйца! Le double jeu de Rimbaud! [240] Двойная игра!
240
Двойное пламя Рембо (фр.).
Женщина черпает силу в обдуманном самоуничижении, как в Архимедовой точке опоры; юные девушки, едва выскочившие из-под материнского крылышка, выкраденные из тихого гнездышка, все еще нуждаются в материнской опеке. В приятной утренней дреме он увидел, как они идут, крутя бедрами, профессиональные танцовщицы с красивыми ягодицами, s'echeresses, vengeresses, castratrices de choix, [241] и понял, что гильотина была придумана французской лесбиянкой.
241
Здесь: иссушающие, мстительные, не оставляющие выбора (фр.).
— Кейд, — резко произнес он, — приведи в порядок штаны, а то мухи залетят!
Она была прекрасна: эта темная, цвета черной розы кожа и рот, словно абрикос, липкий, как нетронутый гимен — клейкая дорожка шелковичного червя, тянущаяся по листку тутового дерева. Поцелуи насыщают и пресыщают. Как же звали ее отца, старого банкира, который совокуплялся со своей собакой и проводил зимы в Португалии, — разорившегося и уже почившего канинофила? Сатклиффу запомнилась белая ночная рубашка, ее основная одежда, карнавальный костюм, игривый, якобы скромный. Ей больше подошел бы халат мясника, заляпанный свежей кровью на скотобойне! Пока мы лежим в одиночестве и муках, они сидят, втыкая спелые сливы себе в задницы, гребут под себя все самое лучшее, счастливые, как крысы, добравшиеся до мешка! Память, будто пес, вцепившийся в твою спину, выгрызающий тебе глаза. Лихорадка сладострастия сотрясает черное дерево сердца. Счастливы немногие — сеих qui ont le foutre loyal! [242] Осознав, что любая правда лжива, он как будто пережил себя, и его тень растворилась в воздухе. Все люди, у которых нет тени, гораздо лучше в качестве привидений! У кино, прокручивавшемся в его голове, отключился звук.
242
Те, которые совокупляются правильно (фр.).
По общему согласию, красота в науке — это точность, которая там всегда нова, всегда свежа и нетривиальна. В языке красота являет себя в ясности, обнаженности мысли, одетой в звук. Он увидел Констанс, которая, маша рукой, шла к ним через парк. В ее какой-то незнакомой, грациозной походке была чарующая стремительность, нетронутая свежесть целеустремленности, словно предстоящая встреча с ним сулила ей какое-то открытие. Будто она шла по радуге. Когда она взяла его руки в свои, он сказал:
— Вы единственная понимаете, как мне страшно. Спасибо.
Она была влюблена и вся светилась — такое не скроешь. Странно то, что они живы и в своих обличьях, тогда как кругом на много миль сплошные мертвецы, бессчетное количество мертвецов. Правильно, думал он, Констанс и я равноудалены от тьмы на круге возможностей. Не исключено, что завтра его не будет, будет дыра во тьме, которая быстро зарастет.
— Да. Я знаю, как вам страшно, — сказала она, — и в общем-то это неплохо — как реакция.
Прогулка эта, полная лихорадочных умозаключений, утомила Блэнфорда, и ему даже захотелось плакать. Он вытер глаза платком, и Кейд с неожиданной и удивительной нежностью погладил его плечо.