Константинополь. Последняя осада. 1453
Шрифт:
Жители Города каждый день вглядывались в даль, надеясь увидеть флот. Они заметили корабли примерно в десять часов утра и узнали генуэзские флаги — алый крест на белом поле. Новость в мгновение ока переполошила население. Почти тотчас же увидели суда и турецкие морские патрули, отправившие сообщение об этом Мехмеду в его лагерь в Малтепе. Султан помчался в Диколон отдать ясные и категорические приказы Балтоглу. Его явно уязвили поражение флота в бою у заграждений и провал штурма стен, и его распоряжения в адрес флота и командующего звучали недвусмысленно: «Захватить парусники и привести их к нему или не возвращаться назад живыми». Галерный флот поспешно привели в готовность. Все гребцы заняли свои места. Суда были битком набиты солдатами — тяжелой пехотой, лучниками и янычарами из личной гвардии султана. На кораблях установили легкие пушки, туда же доставили зажигательные материалы и «много другого оружия: круглые и прямоугольные щиты, шлемы, нагрудные панцири, метательные снаряды, копья и длинные дротики и другие предметы, полезные для такого рода сражения». Флот поплыл по Босфору, намереваясь вступить в схватку с пришельцами. Успех был необходим для поддержания
Генуэзские торговые корабли шли по проливу при ветре, дувшем им в корму. Османский флот, не имея возможности использовать в этих условиях паруса, свернул их и двинулся на веслах по изменчивому морю.
Вскоре после полудня четыре судна подошли к Городу с юго-востока, держа курс прямо на башню Димитрия Великого, заметный ориентир на мысе Акрополис, хорошо видный и с берега. Они находились в готовности сманеврировать таким образом, чтобы повернуть в устье Золотого Рога. Значительное численное превосходство вселило в людей Балтоглу «уверенность и надежду на успех». Они продолжали плыть по направлению к четырем генуэзским судам, «оглашая воздух стуком кастаньет и криками, как люди, рассчитывающие на победу». Шум от боя барабанов и пронзительного звука зурн распространялся над морем по мере того, как приближались галеры. Лес мачт и весел сотен кораблей надвигался на четыре торговых судна, и исход казался очевидным. Население Города заполонило стены, жители лезли на крыши домов Сфендона, откуда открывался отличный вид на Мраморное море и вход в Босфор. На другой стороне Золотого Рога, за Галатой, Мехмед и его свита наблюдали за событиями с удобной точки на противоположном холме. Обе стороны следили за происходящим, тревожась и надеясь, в то время как трирема Балтоглу подошла к головному генуэзскому кораблю. Стоя на корме, он категорически потребовал спустить паруса. Генуэзцы продолжали путь, и Балтоглу приказал своему флоту лечь в дрейф и начать обстреливать каракки. В воздухе засвистели ядра. Со всех сторон на итальянские корабли посыпались камни, дротики и стрелы, в том числе и зажженные, но генуэзцы не дрогнули. Вновь преимущество оказалось на стороне более высоких судов: «Они вели бой с высоты, прямо с нок-рей и деревянных турелей метая стрелы, дротики и камни», — писал Критовул. Качка затрудняла галерам правильное прицеливание и точное маневрирование вокруг каракк, ринувшихся вперед, подставив паруса южному ветру. Бой превратился в непрерывную перестрелку с турками, пытавшимися на волнах переменчивого моря приблизиться настолько, чтобы пойти на абордаж или поджечь паруса. Генуэзцы обрушивали на них град метательных снарядов с кормы, похожей на замок.
Маленький караван высокобортных кораблей невредимым достиг мыса Акрополис и уже готовился повернуть, собираясь укрыться в гавани Золотой Рог, когда разразилась катастрофа. Неожиданно спал ветер. Паруса бессильно повисли на мачтах почти у самых стен Города, продвижение вперед прекратилось. Беспомощные корабли стало сносить течением в сторону, противоположную устью Золотого Рога, навстречу берегу Галаты, откуда следили за происходящим Мехмед и его армия. Преимущество оказалось теперь на стороне галер с их веслами, а не парусников. Балтоглу собрал свои наиболее крупные суда вокруг торговых кораблей, совсем близко от них. Турки вновь подвергли их обстрелу метательными снарядами, но добились не большего, чем прежде. Их слишком малые пушки не могли причинить ущерб корпусам или вывести из строя мачты. Команды христианских кораблей тушили огонь водой из бочек. Видя, какой урон наносит продольный огонь, адмирал «прокричал повелительным голосом» и приказал флоту сблизиться с врагом и идти на абордаж.
Турецкие галеры атакуют парусники христиан.
Рой галер и длинных лодок приблизился к громоздким и беспомощным караккам. Море превратилась в бурлящую массу сцепившихся мачт и корабельных корпусов, выглядевших, по словам хрониста Дуки, «как сухая земля». Балтоглу таранил носом своей триремы корму императорской галеры, самой крупной и хуже всего вооруженной по сравнению с прочими христианскими судами. Османские пехотинцы полезли наверх по дощатым мостикам, стремясь забраться на генуэзские корабли, используя абордажные крючья и лестницы, разбить их корпуса топорами и поджечь с помощью зажженных факелов. Одни поднимались по якорным цепям и канатам, другие метали в деревянную обшивку копья и дротики. Когда враги сблизились, борьба превратилась в серию отчаянных рукопашных схваток. Оборонявшиеся находились сверху, их защищали надежные доспехи, и они разбивали головы неприятелей дубинами, когда те карабкались по бортам кораблей, обрубали цепляющиеся руки саблями, метали дротики, копья и камни в кипевшую внизу массу. С более высокой позиции на нок-реях и марсовых площадках «они бросали метательные снаряды из своих ужасных катапульт и обрушивали град камней на сгрудившийся турецкий флот». Арбалетчики точно посылали стрелы в выбранные ими цели, а матросы раскручивали лебедки, чтобы поднимать и бросать тяжелые камни и бочки с водой на легкие корпуса длинных лодок. Таким образом они повредили и потопили многие из них. В воздухе смешались самые разные звуки: крики и возгласы, рев пушек, плеск от падения сорвавшихся обратно в воду вооруженных людей, треск весел, стук камней о дерево, звон стали о сталь, свист стрел, летевших так быстро, «что весло не успевало опуститься в воду», звук пронзаемой клинками плоти, потрескивание огня и стоны раненых. «Повсюду царило смятение; [воины] подбадривали друг друга, и оттого стоял великий крик, —
Два часа турки вели со столь стойкими противниками жаркий бой. Их солдаты и матросы сражались храбро и с необычайной яростью, «подобно демонам», как не без зависти вспоминал архиепископ Леонард. Постепенно, несмотря на тяжелые потери, стало сказываться численное превосходство. Один из христианских кораблей окружили пять трирем, другой — тридцать длинных лодок, третий — сорок баржей, полных солдат, словно множество муравьев пыталось одолеть огромного жука. Когда одна лодка отступала или тонула, оставив отягощенных оружием людей погибать в волнах или хвататься за обломки, на смену ей подходили новые лодки, не давая добыче уйти. Трирема Балтоглу цепко держалась за самый тяжелый и хуже всего вооруженный из императорских транспортов, «блестяще защищавшийся; сам капитан Франческо Леканелла бросился на помощь». В это время командирам генуэзских кораблей стало, однако, очевидно, что транспорт будет захвачен, если они не вмешаются немедленно. Каким-то образом им удалось совершить соответствующий маневр, подведя свои четыре корабля борт к борту и пришвартовав их один к другому. Зрителям казалось, будто они возвышаются подобно четырем башням посреди роя кишевших вокруг османских судов, стеснившихся так, что образовалась сплошная деревянная поверхность, и из-под нее «почти не было видно воды».
Наблюдатели, столпившиеся на городских стенах и на кораблях у цепи, бессильно смотрели, как спутавшийся рой медленно относит течением к мысу Акрополис и навстречу берегу Галаты. Когда бой приблизился, Мехмед подъехал на лошади к самой воде, возбужденно выкрикивая приказы, угрозы и слова ободрения своим доблестно сражавшимся людям и понукая коня идти по мелководью — он явно желал руководить операцией лично. Балтоглу находился уже достаточно близко, чтобы слышать султана, но при этом игнорировал его громогласно отдаваемые приказы. Солнце садилось. Битва продолжалась уже три часа. Казалось очевидным — турки добьются успеха, «поскольку всерьез взялись за дело, сменяя один другого и ставя на место убитых и раненых новых людей». Рано или поздно запас метательных орудий у христиан должен был иссякнуть, а их энергия — ослабеть. И тут произошло нечто, столь неожиданно изменившее ситуацию, что христиане увидели в этом не что иное, как божественную десницу. Подул южный ветер. Постепенно большие квадратные паруса четырех подобных башням каракк зашевелились, раздулись, и корабли вместе вновь двинулись вперед, подгоняемые непреодолимой силой ветра. Быстро сгруппировавшись, они прорвались через кольцо хрупких галер и поднялись к устью Золотого Рога. Мехмед выкрикивал проклятия своим командирам, судам и «в ярости рвал на себе одежду», но уже наступила ночь, и продолжать преследование генуэзских кораблей было слишком поздно. Вне себя от ярости из-за унижения, испытанного им из-за увиденного, Мехмед приказал флоту отойти в Диколон.
В безлунную ночь две венецианских галеры вышли за цепь. На каждой из них матросы трубили в две или три трубы и громко кричали, создавая у врагов впечатление, будто в море вышло «по меньшей мере двадцать галер», и тем обескураживая неприятеля во избежание преследования. Галеры тащили на буксире парусники в гавань, где в церкви звонили в колокола, а горожане выкрикивали приветствия. «Ошеломленный Мехмед в молчании стегнул своего коня и поскакал прочь».
Глава 10
Потоки крови
20-28 апреля 1453 года
Война — это хитрость.
Средневековая катапульта.
Серьезные последствия морского сражения на Босфоре не замедлили сказаться. Несколько кратких часов неожиданно и существенно изменили психологический баланс процесса осады в пользу защитников Города. Весеннее море стало огромной сценой для публичного посрамления османского флота, зрителями которого явилось как греческое население, толпившееся на стенах, так и правое крыло армии во главе с Мехмедом на противоположном берегу.
Для обеих сторон стало очевидно — новый мощный флот, чье первое появление в проливах так ошеломило христиан, не мог противостоять опыту западных мореплавателей. Его победили за счет превосходства в умении и снаряжении, ограниченных возможностей галер — и в немалой степени благодаря везению. Отсутствие надежного контроля над морем означало: борьба за покорение Города будет сопровождаться тяжелыми битвами, какие бы успехи благодаря пушкам султана ни достигли у стен, окружающих Город с суши.
Настроение горожан неожиданно поднялось: «Честолюбивые замыслы султана расстроились, а его прославленная мощь умалилась, ибо множество его трирем никакими средствами не смогли захватить одно-единственное судно». Корабли не только привезли зерно, оружие и людей, в чем ощущалась острая нужда, — они дали обороняющимся драгоценную надежду. Ведь подошедшая маленькая эскадра могла оказаться лишь авангардом большого флота, идущего на выручку Городу. И если четыре корабля смогли нанести поражение османскому флоту, что сможет сделать дюжина хорошо вооруженных галер из итальянских республик, как не решить исход всей битвы? «Неожиданный результат возродил их надежды, ободрил их и внушил им весьма радужные мысли не только о том, что произошло, но и о том, чего можно ожидать». В лихорадочной религиозной атмосфере вооруженной борьбы подобные события никогда не оцениваются лишь с точки зрения состязания людей и материалов или игры ветров — они воспринимаются как очевидное свидетельство помощи Божией. «Они напрасно молились своему пророку Мухаммеду, — писал хирург Николо Барбаро, — а наш Господь Вечный услышал нас, христиан, поэтому мы одержали победу в битве».