Константинополь. Последняя осада. 1453
Шрифт:
Мехмед развил бешеную активность. Он постоянно находился в движении: скакал верхом, окруженный свитой, давал аудиенции в своем красном с золотом шатре, укреплял боевой дух воинов, обещал награды, угрожал наказаниями, лично наблюдал за последними приготовлениями — словом, его видели повсюду. Считалось, что личное присутствие падишаха чрезвычайно вдохновляет воинов, идущих в битву и на смерть, и поддерживает их боевой дух. Мехмед знал — настал решающий момент в его судьбе. Его мечты о славе вот-вот должны были осуществиться. В противном случае его ждала немыслимая по масштабам неудача. И он стремился лично убедиться, что ничто не оставлено без внимания.
Утром 27 мая, в субботу, Мехмед отдал приказ вновь открыть огонь из пушек. Вероятно, то был наиболее мощный обстрел за все время осады. Целый день гигантские пушки грохотали близ центрального участка стены. Цель была недвусмысленной — пробить значительные бреши для полномасштабного штурма и предотвратить эффективный ремонт оборонительных укреплений. Казалось, для разрушения значительного участка стены достаточно трех
В тот же день Мехмед созвал собрание офицерского корпуса возле своей палатки. Все командиры сошлись, дабы выслушать слова султана: «Тех, кто управлял провинциями, генералов, кавалерийских офицеров, командующих корпусами, тех, кто начальствовал над рядовыми — так же как и командовавших тысячами, сотнями и полусотнями, и кавалерию собрал он вокруг себя, равно и капитанов кораблей и трирем [вплоть до] адмирала всего флота». Мехмед нарисовал своим слушателям картину сказочного богатства, за которым достаточно было только протянуть руку, чтобы взять его. Воинов ожидали груды золота во дворцах и домах; реликвии и ценные вещи, пожертвованные в храмы, «сделанные из золота и серебра, прекрасных камней и бесценного жемчуга»; знатные люди, красивые женщины и мальчики, годные для получения выкупа, женитьбы и продажи в рабство; чудесные дома и сады, где его люди смогут жить и наслаждаться жизнью. Он вновь подчеркнул не только то, что воители, захватившие самый знаменитый в мире город, заслужат вечную славу, но и необходимость победы. До тех пор, пока Константинополем владеют христиане, он будет создавать ощутимую угрозу безопасности Османской империи. Если же его захватить, то он станет отправной точкой для дальнейших завоеваний. Теперь, утверждал Мехмед, выполнить стоявшую перед ними задачу легко. Стена, ограждавшая Город с суши, во многих местах сильно разрушена, ров засыпан, а защитники немногочисленны и деморализованы. Особенно султан старался преуменьшить значение итальянских сил, чье участие в защите Города создавало для турок нечто вроде психологической проблемы. Почти наверняка (хотя Критовул, грек, не упоминает этого) Мехмед усиленно призывал к священной войне — он говорил о давнем желании мусульман овладеть Константинополем, о словах Пророка и о том, что сулит мученичество.
Затем Мехмед изложил тактику боя. Он полагал (и имел на то веские основания), что оборонявшиеся измотаны постоянными бомбардировками и перестрелками. Настало время в полной мере использовать в игре численное превосходство. Войска будут атаковать по очереди: когда одна дивизия будет истощена, ее сменит вторая. Свежие силы будут попросту волна за волной накатываться на стену до тех пор, пока не сломят сопротивление усталых защитников. Натиск продолжится без остановки вплоть до победного конца: «После того как мы начнем сражаться, бой не прекратится: мы не будем знать ни сна, ни отдыха, не станем ни есть, ни пить, не остановимся ни на миг и не ослабим натиск, пока не одолеем их в борьбе». Они [османы] нападут на Город со всех сторон, атаковав одновременно, не давая защитникам переместить войска и освободить те пункты, где будет осуществляться наиболее мощный натиск. (Если отвлечься от риторики, то бесконечно атаковать было невозможно: практически общий штурм не мог продолжаться дольше нескольких часов. Решительное противодействие привело бы к жестокой резне среди атакующих войск; если бы им не удалось быстро подавить сопротивление защитников, то неизбежно пришлось бы отступить.)
Каждый командир получил точные приказы. Флот, находившийся у Диколона, должен был окружить Город и «привязать» обороняющихся к приморским стенам. Судам в бухте Золотой Рог надлежало охранять понтонный мост. Затем Заганос-паше предстояло направить свои войска через Долину Источников и атаковать конец стены, ограждавшей Город с суши. После этого войска Караджа-паши должны были двинуться на штурм стены близ царского дворца, а в центре Мехмед намеревался расположиться сам, с Халилом и янычарами, поскольку данный участок рассматривался как имевший значение для военных действий — там находились разрушенная стена и заграждение в долине реки Лик. По правую руку от Мехмеда Исхак-паша и Махмуд-паша должны были предпринять попытку штурма стен, расположенных ближе к Мраморному морю. Мехмед все время особенно подчеркивал необходимость поддерживать дисциплину в войсках. Они должны исполнять команды с буквальной точностью: «Хранить молчание, когда надо будет продвигаться бесшумно; когда же надо будет кричать — издавать самые ужасные крики». Он вновь повторил, как важен успех нападения для будущего турок, и обещал лично наблюдать за ходом боевых действий. С этими словами он отпустил офицеров назад к их войскам.
Позже он лично объехал лагерь, сопровождаемый телохранителями-янычарами в приметных головных уборах белого цвета и глашатаями, во всеуслышание возвестившими о приближающейся атаке. Это сообщение, громко объявленное среди моря палаток, было рассчитано на то, чтобы вызвать в людях энтузиазм. По традиции за штурм полагались награды: «Вы знаете, сколько земель находится под моей властью в Азии
Мехмед продолжал — в соответствии с предписаниями законов ислама было объявлено: так как Город не сдался, он будет отдан солдатам на разграбление на три дня. Он поклялся Богом, «четырьмя тысячами пророков, Мухаммедом, душами своего отца и детей и мечом, которым он препоясан, что позволит им присваивать все: мужчин и женщин, сокровища и имущество, — и не нарушит своего обещания».
Описание Красного яблока, полного легкой добычи и всяческих чудес, напрямую апеллировало к самым сокровенным помыслам всадника-номада, затрагивало архетипическую для него тоску по богатствам городов. После того как люди провели семь недель под весенним дождем, она должна была вспыхнуть в них, точно острое чувство голода. Город, который они представляли себе, во многом более не существовал. Константинополь, обрисованный в речи Мехмеда, разграбили христиане-крестоносцы еще два с половиной века назад. Его баснословные богатства, золотые украшения, реликвии, инкрустированные драгоценными камнями, по большей части сгинули во время катастрофы 1204 года: их переплавили рыцари-норманны или вместе с бронзовыми конями увезли в Венецию. К маю 1453 года то, что осталось от Города, было обедневшей, уменьшившейся в размерах тенью его самого, и главным его богатством теперь являлись его жители. «Некогда — Город мудрости, теперь — Город развалин», — так отозвался Геннадий об умирающем Константинополе. Некоторые богачи прятали у себя дома запасы золота. В церквах также оставались прекрасные вещи. Однако Город более не владел кладами Аладдина, по которым тосковали османские войска, вперив взор в стены.
Город развалин: разрушающийся Ипподром и опустевшие пространства в Городе.
Несмотря на это, объявление, сделанное Мехмедом, подхлестнуло энтузиазм слушавшей его армии и ввергло ее в лихорадочное волнение. Громкие крики воинов доносились до измученных защитников Города, наблюдавших за происходящим со стен. «О, если бы услышали сии голоса, долетавшие до самого неба, — писал Леонард, — вы, несомненно, не силах были бы пошевельнуться». Вероятно, обещание отдать Город на разграбление Мехмед произнес без охоты, но оно было необходимо, дабы полностью преодолеть недовольство войск. Сдача Города, о которой велись переговоры, позволила бы в какой-то степени предотвратить его разрушение, на что султан очень надеялся. Мехмед воспринимал Красное яблоко не просто как сундук, набитый военной добычей, подлежащей разграблению: Городу предстояло стать центром его империи, и он хотел сохранить его неповрежденным. Имея это в виду, он прибавил к своему обещанию суровое предупреждение: постройки и стены Города переходят в безраздельную собственность султана. После того как войска войдут в Город, их ни при каких обстоятельствах не следует ни повреждать, ни разрушать. Взятие Константинополя не должно было повторить захват и разграбление Багдада — самого знаменитого города Средневековья, — преданного огню монголами в 1258 году.
Нападение назначили на послезавтрашний день — 29 мая, вторник. Дабы пробудить в солдатах религиозное рвение и подавить какие бы то ни было дурные мысли, объявили: следующий день, понедельник, 28 мая, будет целиком посвящен примирению и искуплению грехов. Весь день людям предстояло поститься, совершать ритуальные омовения, пять раз вознести молитвы и испросить помощи Бога в деле взятия Города. Традиционное освещение с помощью светильников должно было продолжаться в течение следующих двух ночей. Ощущение таинственности и благоговейный страх, который освещение в сочетании с молитвами и музыкой вызывало и у турок, и у их врагов, явилось мощным психологическим инструментом, в полной мере использовавшимся близ стен Константинополя.
Тем временем работа в лагере османов продолжалась с нарастающим энтузиазмом. Были собраны в огромном количестве хворост и земля, чтобы заполнить ров; подготовлены осадные лестницы; припасены стрелы; привезены защитные экраны на колесах. С наступлением ночи Город вновь опоясало сверкающее кольцо огня. Имена Бога, ритмично выкрикиваемые турками, разносились над лагерем, смешиваясь с немолчным гулом барабанов, звоном цимбал и пронзительными звуками зурны. По словам Барбаро, крики можно было услышать на другом берегу Босфора — на Анатолийском побережье, «и всех нас, христиан, охватил величайший ужас». В Городе шел день поста, День Всех Святых, однако в церквах верующие не находили успокоения: слышались лишь покаянные мольбы и просьбы о заступничестве.