Константинополь. Последняя осада. 1453
Шрифт:
Существовал лишь один возможный выход — через маленькую калитку, откуда вынесли раненого Джустиниани. Все остальные ворота оставались закрытыми. Толпа устремилась в проем. Бегущие сбивали друг друга с ног, пытаясь выбраться наружу, «так что близ ворот образовался огромный холм из живых людей, который не давал пройти никому». Некоторые упали и были затоптаны насмерть. Других перерезала османская тяжелая пехота, спускавшаяся теперь с баррикады правильным строем. Груда тел росла, делая невозможным бегство. Все оставшиеся в живых защитники баррикады погибли во время резни. Возле остальных ворот — Харисия, Пятых военных — лежала такая же куча трупов. То были люди, бежавшие сюда в поисках выхода, которым не удалось вырваться из пространства между стенами: калитки были заперты. И где-то в этой схватке с ее удушливой атмосферой, паникой и борьбой мы в последний раз видим Константина, окруженного самыми верными своими спутниками — с ним находились Феофил Палеолог, Иоанн Далмата, дон Франсиско де Толедо. О последних мгновениях жизни Константина сообщают свидетели, чьи рассказы недостоверны — ведь их почти наверняка не было на месте событий: император борется, стойко сопротивляется,
Группа янычар вскарабкалась по мертвым телам и вломилась в Пятые военные ворота. Продвигаясь вверх уже внутри городских стен, некоторые из них свернули налево, к воротам Харисия, и открыли их изнутри. Другие пошли направо и отперли ворота Святого Романа. Захватывая башни одну за другой, турки поднимали на них османские флаги. «Затем вся оставшаяся армия в ярости ворвалась в Город… и султан стоял близ мощных стен, там, где развевались большое знамя и бунчуки из конских хвостов, и наблюдал за событиями». Рассвело. Вставало солнце. Османские солдаты шагали меж павшими, обезглавливая мертвецов и умирающих. Большие хищные птицы кружили над ними. Оборона Города рухнула менее чем за пять часов.
Глава 15
Пригоршня праха
29 мая 1453 года. 6 часов после полуночи
Скажи мне, пожалуйста, как и когда наступит конец этого мира? И как узнают люди, что он близок, что он на пороге? Какие признаки возвестят о конце? И куда денется этот Город, Новый Иерусалим? Что будет с его святыми храмами, стоящими здесь, с почитаемыми иконами, с мощами святых и с книгами? Поведай мне у пожалуйста, об этом.
«Воистину, они завоюют Константинополь. И впрямь их предводитель будет превосходным предводителем. И впрямь их армия будет превосходной армией!» — слова, приписываемые Пророку.
Османские войска валили в Город, и видно было, как турецкие флаги развевались над башнями. Среди гражданского населения распространилась паника. По улицам пронесся крик: «Город взят!» Люди бросились бежать. Братья Боккьярди на стенах близ Цирковых ворот увидели, что солдаты покидают свои позиции. Они сели на лошадей и устремились на врага, заставив его отступить на некоторое время. Однако они очень быстро поняли: ситуация безнадежна! Турецкие воины бросали на них сверху метательные снаряды. Паоло получил ранение в голову. Боккьярди осознали, сколь серьезная опасность нависла над ними: их вот-вот могли окружить. Паоло взяли в плен и убили, но его братья сумели пробиться со своими людьми к Золотому Рогу. В гавани раненый Джустиниани услышал, что оборона прорвана, и «приказал трубачам подать его людям сигнал к отходу». Остальным отступать было поздно. Венецианского бальи Минотто и многих видных венецианцев и моряков, сошедших с галер для участия в бою, окружили и взяли в плен у Влахернского дворца. Тем временем на стенах, прикрывавших Город с суши у Мраморного моря, где оборона по-прежнему оставалась прочной, солдаты увидели, что их атакуют с тыла. Многие погибли. Другие, в том числе командиры — Филиппо Контарини и Димитрий Кантакузин, — были окружены и взяты в плен.
Смятение с ужасающей быстротой охватило Город. Прорыв линии фронта оказался столь внезапным и впечатляющим, что многих застиг врасплох. В то время как одни покинули стены, прикрывавшие Константинополь с суши, и бросились к Золотому Рогу в надежде попасть на борт корабля, другие бежали к месту боя. Встревоженные шумом битвы, некоторые из горожан спешили к стенам оказать помощь воинам. И тут они столкнулись с первыми бандами мародеров из числа турецких солдат, ломившихся в Город. Турки «атаковали их с большим гневом и яростью» и отрезали от остальных. Именно смесь страха и ненависти привела к начавшейся в Городе резне. Османские солдаты, неожиданно для себя обнаружившие, что находятся в лабиринте тесных улочек, растерялись и испугались. Они рассчитывали встретить большую и стойкую армию. Казалось совершенно невозможным, что две тысячи человек, толпившихся у укреплений, и есть все защитники византийской столицы. В то же время недели страданий и насмешки, которыми осыпали осаждающих греки со стен, ожесточили турок и сделали их безжалостными. Теперь Городу предстояло расплатиться за отказ от капитуляции, предложенной ему. Поначалу турки убивали, «чтобы вызвать великий страх». Некоторое время «каждого, кто им попадался, они сразу же зарубали ятаганами — женщин и детей, старых и молодых, всякого звания». Эта жестокость, вероятно, возрастала из-за того, что кое-где население энергично сопротивлялось. Горожане «бросали в них [турок] кирпичи и швыряли камни сверху… и кидали огонь». Улицы стали скользкими от крови.
Флаги султана развевались на башнях линии тех стен, которые прикрывали столицу с суши, и таким образом среди турок быстро распространилась весть о взятии Города. Османский флот усилил атаки со стороны Золотого Рога, а поскольку обороняющиеся ускользнули, моряки стали открывать одни за другими ворота, ведшие в Константинополь с моря. Вскоре Платейские ворота, примыкавшие к венецианскому кварталу, распахнулись, и группы осаждающих стали проникать в самое сердце Города. Затем известие о захвате Константинополя по побережью достигло и Хамзы-бея, находившегося с флотом на Мраморном море. Желая принять участие в грабеже, моряки повернули свои корабли к берегу и начали приставлять к стенам штурмовые лестницы.
На какое-то время всеобщая резня продолжалась: «Весь Город наполнился людьми, убивавшими или убиваемыми, спасавшимися или преследовавшими», — писал Халкокондил. Охваченные паникой, все думали теперь о том, что считали самым важным. В то время как
Утро медленно тянулось, и турки наконец начали понимать — организованное сопротивление сломлено. Убийства стали совершаться уже «с разбором». Согласно Саад-ад-дину, турецкие воины поступали в соответствии с предписанием «резать их [византийцев] стариков и брать в плен молодых». Акцент теперь делался на захват пленных в качестве добычи. Началась охота за ценными рабами — молодыми женщинами, красивыми детьми. Ее вели солдаты иррегулярных войск — люди «разных народов, обычаев и языков», в том числе и христиане, которые находились в первых рядах и «грабили, разрушали, расхищали, убивали, оскорбляли, хватали и обращали в рабство мужчин, женщин и детей, старых и молодых, священников и монахов, людей всякого возраста и звания», как писал Критовул. Христиане приводили множество рассказов о зверствах, османские хронисты упоминали о них куда меньше, но нет сомнений — в то утро произошло немало страшных сцен. Сохранилось большое число «моментальных снимков» зрелищ, которые, согласно Критовулу, в целом протурецки настроенному греческому писателю, являлись «страшнее любой трагедии, вызывая ужас и сожаление». Женщин «насильно выволакивали из их спален». Детей отрывали от родителей. Стариков, которые не могли бежать из своих домов, «безжалостно убивали», равно как и «слабоумных, старых, прокаженных и дряхлых», «новорожденных младенцев выбрасывали на площадь». Женщин и мальчиков захватывали силой. Группы кое-как «рассортированных» невольников затем связывались вместе теми, кто их взял в плен. Они «безжалостно тянули их, вели, оттаскивали друг от друга, тащили, немилосердно и постыдно гнали на перекрестки, оскорбляя их и совершая ужасные вещи». Те, кто выжил, «в особенности молодые и скромные женщины из знатных и богатых семей, которые по большей части сидели дома», получили столь сильную душевную травму, что едва не умерли. Некоторые девушки и замужние женщины предпочли броситься в колодцы, чем терпеть то, что их ожидало. Между мародерами вспыхивали драки за самых красивых девушек, иногда приводившие к смертельному исходу.
Церкви и монастыри обыскивались особенно тщательно. Те, которые находились близко к стенам, прикрывавшим Город с суши: военная церковь Святого Георгия у ворот Харисия, церковь Святого Иоанна Предтечи в Петре и монастырь Хора — немедленно подверглись разграблению. Чудотворную икону Одигитрии солдаты разбили на четыре части и разделили между собой ради ее драгоценного оклада. Кресты с куполов сбили. Могилы святых разрыли в поисках сокровищ; а находившееся в них искромсали и выбросили на улицу. Церковную утварь — «потиры, кубки, святые реликвии, дорогие и роскошные покровы, богато расшитые золотом и блистающие драгоценными камнями и жемчугами», — выбросили наружу и отправили на переплавку [30] . Победители опрокинули алтари и «обшаривали стены церквей и святая святых… в поисках золота». «Святые образы Божьих праведников» стали свидетелями сцен грабежа, пишет Леонард Хиосский. Врываясь в монастыри, турки уводили монахинь на корабли и там насиловали. Монахов убивали в кельях или выволакивали из храмов, где они искали убежища, и прогоняли с оскорблениями и бесчестьем. Могилы императоров вскрыли железными ломами — в них искали спрятанное золото. Совершались не только эти, но и другие ужасные дела — «мириады ужасных дел», как замечает со скорбью Критовул. Тысяча лет истории христианского Константинополя почти полностью исчезла за несколько часов.
30
Очевидно, это не касается покровов, которые переплавить нельзя.
Врата Святой Софии.
Те, кто мог, в панике бежали от обрушившейся на них волны. Многие достигли Святой Софии — их гнали инстинкт и суеверие. Они помнили старинное пророчество, что враг, проникший в Город, сможет дойти только до колонны Константина, стоявшей близ великого храма, где ангел-мститель с мечом в руке сойдет с небес и вдохновит защитников на изгнание неприятеля из столицы, и «с запада, и из самой Анатолии, к тому месту, где [растет] древо с Красным Яблоком на границе Персии». В самом храме множество клириков и мирян, мужчин, женщин и детей, собрались на заутреню и вверили свою судьбу Господу. Массивные двустворчатые бронзовые двери собора закрыли и заперли на засов. Было восемь часов утра.