Конституция дагестанца
Шрифт:
А потом я начал читать его прозу. Особенно хорошо я знаю и помню «Мой Дагестан». Дел о в том, что я вырос в городе и не знал с детства родной лакский язык. Точно знал с десятка три слов и фраз. В восьмом классе я решил самостоятельно изучить родной, или, как у нас точно говорится, материнский язык. В этих целях я начал параллельно читать эту повесть на русском и на лакском языках. «Мой Дагестан» был издан в 1968 году в лакском переводе М. К. Алиева. Как же я был удивлен и даже поражен, когда я обнаружил в этом издании фрагменты, которых не было в русскоязычном издании, благодаря, видимо, усилиям цензоров.
Что
– Да будь проклята мать, родившая такого сына! Я назвал тебя Магомедом, это твое имя, но ты имел право свое имя изменить. Но кто дал тебе право изменить и мое имя? Почему я, Гасан, стал Григорием? Я твой отец, я по-прежнему жив! Я хочу оставаться Гасаном!
Ничего не ответил участник гражданской войны. Так он и служил в райкоме партии конюхом, но при этом оставался слишком идейным. Я встречал таких фанатично преданных Советской власти горцев, бывших красных партизан. Один из них вставал ежедневно в шесть часов утра, включал радио, и когда раздавались звуки государственного гимна, он вытягивался в струнку и отдавал честь невидимому Сталину!
Так вот, такие люди, как Михаил Григорьевич, были в Дагестане, это метко подхваченный Гамзатовым типаж, образ малообразованного, но беззаветно преданного Советской власти горца.
В это время, в тридцатые годы, учитель хунзахской школы Гаджи получил выговор по партийной линии за то, что он не указал в анкете при вступлении в ВКП (б) (Всесоюзная коммунистическая партия большевиков), что его умерший давно двоюродный брат был из ханского рода. Понурив голову, печальный Гаджи шел пешком по дороге в свой родной аул Батлаич. В пути ему встретился райкомовский конюх Михаил Григорьевич. Завязался обычный разговор, составляющий важную составную часть горского этикета. Учитель Гаджи поделился своей бедой и услышал в ответ:
– Мало тебе выговора! Тебя надо было изгнать из нашей сталинской партии! Какой ты партиец, какой из тебя коммунист?! Настоящий член партии должен немедленно сообщать… Даже если это и не двоюродный брат, если это сестра, брат, даже если это твой умерший отец!
Учитель Гаджи поднял глаза на сидящего верхом на лошади Михаила Григорьевича и сказал:
– Не зря народ называет тебя слишком идейным! Нам с тобой не о чем больше говорить!
Гаджи свернул с дороги на тропинку, которая срезала и сокращала дорогу в село.
– Ты куда? – удивился Михаил Григорьевич.
– Куда угодно, но только не одной дорогой с тобой!
– Вай! Я же к коммунизму иду, неужели ты сворачиваешь с дороги, ведущей к коммунизму…
– Даже к коммунизму мне не хочется идти рядом с тобой.
Другой такой слишком идейный партиец написал в райком
Казалось бы, эти непритязательные истории про «слишком известных товарищей» – просто шутливые. Истории, которые где-нибудь за столом вызывают улыбку. Но если попытаться разгадать зашифрованное наставление Расула Гамзатовича, то можно обнаружить несколько смыслов: один из них состоит в том, что всякие крайности нелепы и смешны! Человек, не знающий меры, вызывает осуждение или смех. Нельзя кичиться своей скромностью, то есть быть слишком скромным.
Нельзя быть даже слишком порядочным! Если ты имеешь дело с явно непорядочным человеком, проявление изменений порядочности может обернуться бедой. Нельзя быть и слишком культурным! Понять это труднее! Давайте вспомним времена Средневековья, когда Русь заполонили монголы. Академик Марр писал, что произошло это и потому, что монголы были сильны своей дикостью. С сильными людьми надо демонстрировать свою силу.
Другой смысл шутки о слишком идейных товарищах может быть еще более масштабным. Он может характеризовать менталитет россиян, с их склонностью к импульсивности и крайностям. Говорят же, сравнивая Европу и Россию: «Если у них насморк – у нас холера!».
На дверях Союза писателей Дагестана однажды появилось строгое предупреждение: «Плохо знающим теорию вход в помещение Союза писателей строго запрещен». Говорят, известный в Дагестане поэт Абуталиб Гафуров как-то по делам решил зайти в Союз писателей, увидел объявление на дверях, понурил голову и развернулся, ушел прочь.
Далее в «Моем Дагестане» на лакском языке говорится о том, что в Махачкале есть много разных кладбищ: христианское, мусульманское, еврейское… Один из слишком идейных товарищей выступал на совещании республиканского актива. Он сказал:
– Мы каждодневно ведем борьбу за укрепление дружбы между народами, а между тем у нас продолжают существовать разные кладбища. Настало время создать единое для всех кладбище. Можно дать ему название: «Дети одной семьи». Мои отец и мать были верующими, они молились Аллаху. Сегодня я, член партии ВКП (б) с 1937 года, хотел бы, чтобы мои родители были похоронены на общем кладбище. Да, настало время создать в нашем интернациональном городе единое интернациональное кладбище.
Я спросил у Расула Гамзатовича про эти отсутствующие в русском переводе сюжеты. Он тогда, помнится, оживился и сказал, что это истории, рассказанные его отцом, Гамзатом Цадасой, который, будучи мудрым человеком, подмечал эти причуды и очень иронично высказывался по их поводу.
Я помню «Мой Дагестан» чуть ли не постранично! Особенно мне нравится притча про балхарского гончара. Сколько в ней мудрости, ненавязчивого житейского совета и опыта! Именно с помощью таких устных рассказов горцы формировали характер человека. Они всегда считают слабым человеком того, кто горяч, вспыльчив, не умеет сдерживать слова и эмоции. Шахрудтин Магомедович Шамхалов говорил об этом: «Это наши любимые кавказские слабости…».