Консул Содружества
Шрифт:
Когда первый шок прошел, усатый курсант попробовал провести прямой удар на поражение. Его увесистый кулачище ринулся в сторону моего многострадального носа, но не тут-то было! Не знаю, чему там учат этих летчиков в секции физической подготовки, но нас, пехоту, ту самую, благодаря которой Содружество, не исключено, действительно экономит на боевых роботах, учили закрываться и бить на опережение.
Мне хватило доли секунды, чтобы сориентироваться и уклониться. Спустя еще одну долю секунды я провел свой коронный апперкот из полуприседа, одновременно
Джонни, к моему удивлению, и не подумала спасаться бегством. Не успел я как следует сунуть самому языкастому летчику в челюсть, а она уже лупила красавчика с бакенбардами, предпринимавшего попытки встать и продолжить, своими жеманными кулачками по темени, без стеснения помогая себе коленом.
Вспышка моей ярости была такой мощной, что я и не думал останавливаться на достигнутом. Бог знает, чем бы это все кончилось, если бы в конце зала, там, где светил зеленым неоном служебный вход на кухню, не появилась пара охранников с электрошокерами. Лица у них были будничными и озабоченными, как у всех, кому остохренела собственная работа.
Я помнил, что одного из них – чернокожего – зовут Pop.
Рop был из тех парней, с которыми лучше не иметь общих тем для разговора. Болтали, что однажды левым прямым он уложил на одной из охотничьих планет Меча Ориона тамошнего носорога-зомби…
Мысленно оценив расстояние, отделявшее нас с Джонни от приближающихся укротителей носорогов, и, соответственно, время, которым мы располагаем для бегства, я все-таки пошел на поводу у собственного безумия и что было дури поддал ногой по ребрам харкающему кровью обладателю шикарных бакенбард.
– Это тебе от пехоты, – прошипел я и, крепко схватив Джонни за руку, потащил девчонку к выходу.
– Ничего квартирка! – сказал я, когда элеватор довез нас до пятьдесят четвертого этажа и растворившиеся двери привели нас прямо в жилище Джонни.
– Да уж, ничего, – грустно вздохнула девушка. – Ползарплаты. А без Лейлы я вообще не знаю, что делала бы…
– Кто такая Лейла? – Почему-то я подумал, что так зовут какую-нибудь морскую свинку или киберкошечку. – Лейла Кахтан – моя подруга. И компаньонка, – пояснила Джонни, элегантно сбрасывая кружевную накидку со своих правильно оголенных плеч.
«Компаньонка – это значит тоже проститутка», – перевел для себя я.
– Она что, живет с тобой?
– Уже давно. Мы вместе платим за квартиру. Сейчас она на работе. Придет ночью и ляжет спать. К ней домой не так часто клиенты приходят, ей на работе бананов хватает, так что ты не волнуйся. Она работает в Институте Здоровья.
– А-а, понятно, – улыбнулся я.
«Институтами Здоровья» церемонно именовались заведения для тех, кто стеснялся использовать систему «Шикарный выбор!» и ей подобные. Бордели для пай-мальчиков вроде Спайка, которые любят, чтобы минет именовался «оральным массажем».
Вдруг мы с Джонни, не сговариваясь, почувствовали неловкость.
Она стояла передо мной и хлопала своими гигантскими, как крылья бражника, ресницами. Сама растерянность пополам с невинностью.
– Послушай, я у тебя что, первый в жизни клиент? – попробовал пошутить я.
– Второй, – проблеяла Джонни и опустила глаза.
Моя челюсть" отвисл а едва ли не до носков ботинок.
Я, конечно, догадывался, что она в этом бизнесе новичок. Но чтобы до такой степени…
– Может, еще выпьем? – предложила Джонни дрожащим голосом.
– В меня уже не лезет, – признался я. – Лучше скажи, чем ты раньше занималась?
– Танцевала в одном заведении, недалеко от «Кролика».
– В «Русском балете» или, может, в «Макарре»? – Мне ужасно хотелось показать ей, что я знаю Анаграву и кое-что петрю в искусстве.
– Да нет… Если бы в «Русском балете»! Я была Леди Холод в «Сиреневой Осени».
– Там, где нон-стоп-стриптиз?
– Ну да. После операции я была настолько влюблена в свое тело, что мне хотелось показать всем, какое оно роскошное! Говорили, что я делала неплохие сборы. А потом меня из «Осени» выперли – две недели назад.
– Плохо танцевала?
– Что-то вроде того. Наш менеджер сказал, что мой образ, Леди Холод, вышел из моды. Дескать, отпускникам из действующей армии нужно что-нибудь погорячее.
Мы начали ставить номер «Протуберанцы Победы». Ну, там все голые и мотают оранжевыми шарфами – такой вот номер. Но какие-то старые крысы из Комитета Солдатских Сестренок написали в мэрию, что, дескать, шлюхи из «Осени» взялись порочить своими непристойными телодвижениями славный символ Победы… Короче, какая разница. Главное, что выперли.
Лицо у Джонни было таким тоскливым, что я с ужасом осознал: если мы продолжим вести этот безрадостный разговор, через пять минут я начну рассказывать ей про аварийный контур, про погибший взвод, про то, как всерьез намеревался съесть лейтенанта Хопкинса. То есть заниматься тем, что культурные люди называют «распахнуть душу», а в нашей грубой учебке звали «жопорванством». И тогда проблема приятного досуга окончательно отступит на второй план…
– Может, станцуешь для меня? – предложил я.
– А что, это идея! – оживилась Джонни.
Еще две минуты она с прытью бешеного кенгуру носилась по гостиной, постреливая по сторонам двумя пультами дистанционного управления, как Ковбой Мальборо кольтами «Майкрософт» в знаменитой рекламной адвентюре колониального жидкострельного оружия.
Забилась в угол стайка перепуганных кресел. В центр гостиной выбрался коктейль-столик, который до этого прятался где-то в стенной нише.
Выбрались из подполья приземистые ночные торшеры.