Консул
Шрифт:
Подскочив к кровати, Лобанов ухватил махану за шкирку и стащил на пол.
– Вставай! – рявкнул он, пиная махану для острастки. – Чего разлегся?
Махаллака Нага кое-как поднялся на трясущиеся ноги. Лицо его искажалось от ужаса – видать, принц ожидал смерти неминучей.
– Топай давай!
За дверями Сергий велел И-Вану перевести для Махалуны следующее: если махана настроен остаться живым и здоровым, то он должен будет приказать своим людям и страже дворца не приближаться к ним.
– Да, да! – пролепетал махана.
– А для пущей гарантии ты пойдешь с
Выслушав перевод, Махалуна перекосился от переживаний.
– Не будешь чужих девушек лапать, жирная задница! – прорычал Гефестай, едва сдерживаясь, чтобы не вмазать по трясущимся губам маханы.
– Пошли отсюда! Я веду принца, Публий с Искандером страхуют меня, остальные охраняют девушек!
Так они и двинулись. Весь дворец гудел, как улей, куда лез медведь. Раз десять на спасателей, переквалифицировавшихся в похитителей, накатывали стражники и тут же смирели, слыша вопли маханы, приказывающего остановиться и не приближаться. Воины играли желваками, их пальцы, сжимающие рукояти мечей и древки копий, белели, но делать было нечего – волнистое лезвие криса недвусмысленно прижималось к тройному подбородку принца.
Отступление продолжалось до самого двора. Стражники медленно следовали за похитителями, держа дистанцию.
– Прикажи подать коней! – велел Лобанов.
Махана сначала выпучил глаза, затем выслушал перевод и провопил указание. Слуги бросились исполнять повеление маханы, и вскоре во дворе загарцевали гнедые кони, их атласная кожа так и переливалась на свету.
– Поедешь со мной, моя радость! – успокоил махану Лобанов, закидывая на коня сначала грузного принца, легшего как тюк, а затем забираясь в седло сам. Скакуна Сергий выбрал самого крупного – этот двоих выдержит.
– Вперед! Держимся кучней! И не зеваем!
Так они и поехали, оставив за спиною сначала внутренний город, а потом и Западные ворота Анурадхи.
Обратная дорога заняла меньше времени – сменных лошадей предоставляли по первому требованию. Глубокой ночью похитители выехали к порту.
– Где вы были?! – провопил с борта Эдик.
– С якоря сниматься! – распорядился Сергий, не слушая Чанбу.
– Давашфари с вами хоть? – крикнул Квинт.
– Тут я! – подала голос дочь ябгу, и ликтор малость успокоился.
Погрузившись, римляне дали пинка махане, и тот слетел по трапу на причал. А ша-чуань медленно выходил в море.
Уже с рейда Сергий разглядел сотню факелов, чей свет метался по берегу, выхватывая из темноты блеск доспехов и лезвий. Успели…
«Чжэнь-дань» взял курс на юг, в полной темноте разминувшись с огромным кораблем, идущим на север. Обводы судна не были ясно видны, но дрожащий свет фонарей выбивался из окон, расположенных в три этажа – словно большой дом набрался смелости и отправился в плаванье, изменив твердой земле. Это плыл лоу-чуань.
Глава 18,
из которой доносятся звуки последнего и решительного боя
Весь путь от ханьских берегов не задували сильные ветра, все бури благополучно проносило мимо джонки. Океан долго терпел,
Добрая сила ветра растеряла всю попутную благость, злобствующий воздух задувал все сильнее, нагоняя клубы рваных облаков и затемняя небо.
Скрип дерева сделался надрывен, свист ветра перешел в унылый вой.
– Спустить паруса! – надрывался Юй Цзи. – Все, все долой!
Поглядывая на горизонт, линия которого непрерывно подсвечивалась зарницами, Сергий энергично работал рукояткой брашпиля, наматывая фал. Неподалеку пыхтел Эдик, затягивая узел покрепче.
– Чань Бо! – крикнул кормщик. – Крепить лучше! А то срывать и уносить!
Эдик закрепил на совесть. И тут же налетел шквал. Громовым ревом покрыв шум волн, ветер навалился на ша-чуань, почти опрокидывая корабль набок, и Чанба сам чуть не свалился. Ухватившись за снасти, он повис и заработал первую порцию крутящейся пены.
Ветер рычал, вздыбленный океан вертел джонку, сливая раскаты падающих валов в непрерывный гром.
– Привязаться! – заорал Сергий. – Всем!
«Чжэнь-дань» то взметывало на косматый гребень исполински громадной водяной горы, то низвергало в провал волн, меж гладких скатов колышущейся пучины, как с обрыва в темное, сырое ущелье.
Кормчий что-то кричал Сергию, тыча рукой назад, но бешеная сила бури убивала все звуки. Лобанов, намертво вцепившись в гудящие фалы, прямые и твердые, как палки, повернул голову назад. На корме, сквозь взмахи хвостов летящей пены, виднелся раскоряченный силуэт Гефестая. То и дело слепящие вспышки молний выхватывали его фигуру, заливая корабль мертвенным светом. Вот оно! Застилая мятущиеся перуны, вздыбился гигантский вал, уж никак не меньше сорока локтей в высоту. Косматая вершина чудовищной волны завернулась вперед, будто разглядывая палубу сверху, и рухнула. Сергий вцепился в стонущий канат, ша-чуань высоко вскинул корму, вставая на нос, и скатился по темному, бурлящему склону.
Рушащаяся масса пены закрутилась, загуляла по палубе, перекатываясь через нос, и ша-чуань выпрямился, заплясал в такт громадным водяным горбам.
– Так держать! – донеслось сквозь бурю хриплое отрывистое восклицание.
Ша-чуань метало меж водяных холмов и провалов волн, и всё, что в данный момент было позволено команде, так это терпеть, ждать и надеяться.
Буря уходила к югу, унося джонку за собой. Всю ночь стихийный беспредел крутил, вертел кораблем, как хотел. Шторм стал стихать лишь под утро.
…Сергий разлепил глаза – серый полумрак, затмивший яркое небо, синел понемногу, пропуская свет солнца. Дикая пляска гребней волн тоже унималась – неслыханное, оглушительное неистовство бури выдыхалось, стихало ее грозное дыхание.
И вот умчались темные тучи, яркий свет залил океан, возвращая невинное голубое небо.
Сергий чувствовал в теле разбитость и страшное утомление – долгими часами приходилось напрягаться только для того, чтобы устоять, чтобы тебя не оторвало и не сбросило в воду.