Консул

Воскресенская Зоя Ивановна

— Есть, Сонни, есть. Наше спасение в дружбе с добропорядочной, старой мисс Великобританией, с ее вековыми устоями, ее традиционной политикой содружества наций.

Сонни расхохоталась.

— Черт тебя побери, — сказал Вальстрем, — ты смеешься так, словно у тебя серебряные колокольчики в горле. Смеешься, как тридцать лет назад.

— Не строй из себя шута, Пауль. Ты же понимаешь, что так называемое содружество наций трещит по

всем швам. Мы еще доживем до того времени, когда от Британской империи останется один только остров — Великобритания. И уж если говорить о содружестве наций, то я клянусь всеми богами, что англичане с завистью смотрят на Советский Союз. Мне один почтенный член английской палаты лордов говорил, что он хотел бы у Советов украсть один-единственный секрет — секрет подлинного содружества наций.

Вальстрем нажал кнопку звонка.

— Пожалуйста, дайте кофе, мне бутерброд с ветчиной и пирожное со взбитыми сливками, а мадам Тервапя — меренги, ей вредно есть ветчину и сливки.

— Просто черный кофе, — сказала мадам Тервапя. — И ты не уводи разговора в сторону. Наша страна накануне катастрофы.

— Вот поэтому я думаю о равновесии сил. Мы будем ориентироваться на Великобританию. У нас там есть верные друзья. И один из них обещал финансовую помощь, чтобы спасти нашу старую, добрую газету.

— Ты с ума сошел! Хочешь продаться? Будешь писать под диктовку твоего "друга"? О боже! "Черного медведя" субсидируют гитлеровцы, это всем курам известно, а нашу либеральную газету ты решил продать англичанам? Ты хочешь, чтобы нашу страну постигла участь Чехословакии?

— Продолжим твою мысль… — сказал Вальстрем, — а литературную газету, которая сейчас приобретает популярность, субсидируют русские.

— Лжешь! — зеленые огоньки в глазах Сонни готовы были поджечь рыжие кудри редактора. — Эту газету субсидирую я и другие.

— Но это же предательство, — стукнул кулаком по столу Вальстрем, — субсидировать прокоммунистическую газету и равнодушно смотреть, как гибнет собственная.

— Она гибнет потому, что не дает отпора фашистской опасности. Давай расскажем народу правду, и я буду неустанно работать в газете.

— Своей правдой ты хочешь посеять панику. О женщины!

— Я ухожу из газеты. — Сонни встала.

Вальстрем тоже поднялся. Он явно нервничал. Шутливое настроение сменилось гневом.

— Ты не осмелишься этого сделать! Ты член правления.

— Была, — оборвала его Сонни. — Теперь наступил решительный момент. Ты обманываешь народ, я найду способ, чтобы рассказать правду. Надо, чтобы народ ясно понял, что главный враг — это нацизм, германский фашизм. Мир, а не война нужна нам. Если мы не разъясним этого народу теперь, он нам не простит. Скажет: пугали коммунистической опасностью, а нас за глотку схватил фашизм.

— Да, я вижу, ты стала коммунисткой.

— Нет. Но в борьбе против фашизации страны я готова идти с коммунистами. Они настоящие патриоты. Им дорога судьба страны и они достойны уважения.

— Сонни, опомнись! Скажи, что ты пошутила. Ты не уйдешь из газеты. Ты не порвешь нашу старую дружбу.

— Судьбой страны шутить нельзя. — Глаза у Сонни стали темными, как озерная

вода перед грозой.

— С твоим бешеным темпераментом ты угодишь в тюрьму, — мрачно заключил Вальстрем.

— Я предсказываю тебе другую судьбу. — В голосе мадам Тервапя слышались уже не серебряные, а медные нотки. — Ты неизбежно сползешь на профашистские позиции.

Мадам Тервапя стремительно поднялась и так же стремительно ушла, даже не попрощавшись. За тридцатилетней дружбой захлопнулась дверь. Захлопнулась навсегда.

Глава 23

СВЯЗЬ ВРЕМЕН

Ирина вошла в квартиру и первым делом взглянула на вешалку. Шляпы и пальто Константина не было. Значит, еще не пришел. Обычно его длинное серое пальто, аккуратно распяленное на вешалке, и шляпа, положенная всегда на определенное место, и запах табака, плывший из кабинета, говорили о том, что он дома. Ждет. Ее ждет муж. Она не переставала удивляться этому слову — "муж".

"Мужа нет дома!" — сказала она себе. Скинула пальто, небрежно нацепила его на крючок и, не снимая шляпки, побежала в кабинет. Стала рыться на книжных полках. Она была вся нетерпение, вся ожидание. Откладывала книгу, набирала номер телефона. Не отвечает. Выходила на балкон и смотрела вниз — не подъехала ли машина. Снова принималась листать книги, что-то в них искала, делала выписки, что-то высчитывала. И все время прислушивалась.

С тех пор как ее жизнь соединилась с жизнью Константина, все, что она делала, ей казалось, делала для него, делала для того, чтобы вынести на его суд. Иногда попрекала себя: какая-то я стала не самостоятельная, все думы, все дела связываю с ним, с Константином, с Костей. А в последнее время стала звать его просто Кин, соединив первую и две последних буквы его имени. "Ты хочешь присвоить мне имя великого трагика? Не надо", — возражал Константин.

Наконец энергично щелкнул ключ. Ирина улыбнулась. Константин широко распахивал дверь и закрывал ее плавно, неслышно. Снимает пальто. "Наверно, надевает на вешалку мое и выворачивает в нем рукава, которые я забыла расправить".

Константин вошел в кабинет и, захватив в прохладные ладони пылающие щеки жены, заглянул ей в глаза.

— Ты чем-то взволнована и сидишь в шляпке, как будто пришла ко мне на официальный прием.

— Еле тебя дождалась. — прижалась к мужу Ирина. — Я сделала маленькое открытие.

Константин уселся в кресло и рассмеялся:

— Ты сейчас походишь на девчонку, которая что-то натворила. Ну докладывай, что за открытие.

Ирина сняла маленькую нарядную шляпку, откинула назад волосы, уселась рядом с мужем на подлокотник кресла.

— Ты сейчас услышишь удивительную историю. Давай перенесемся на пятьдесят лет назад.

— Давай! — добродушно согласился Константин. — Хотя пятьдесят минут назад тоже произошло знаменательное событие. И радостное притом.

— Что? Что? — нетерпеливо спросила Ирина.