Контакт первой степени тяжести
Шрифт:
Белов снова полез в карман. Предыдущая неудача научила его. Пытаясь достать купюру помельче, он достал крупную. Теперь он решил сделать наоборот: постараться найти крупную, чтобы извлечь на самом деле мелкую. На этот раз удалось: пытаясь обмануть самого себя, он самого себя и обманул. Бенджамин Франклин! Тьфу, мать! Сто долларов!
Выкупить пятьдесят баксов за сто означало подарить цыганке пятьдесят долларов. Многовато, конечно. Но это же не просто выкуп, а плата за счастье, удачу, успех. Жизнь выше денег. Любовь не измеряется ни
Он протянул цыганке сто долларов.
Цыганка сто баксов взяла, но пятидесятидолларовый конвертик с волосом не отдала.
– Смотри вот на меня, хороший господин. Ты денег не жалеешь, это правильно! – завела она очередной этап своей шарманки.
– Отдай мой волос немедленно! – очнулся вдруг Белов и встряхнул головой, словно пытаясь сбросить с себя наваждение.
– Не спеши! – цыганка тут же смяла сто баксов вместе с полтинником, сжала в кулаке, отступила на пару шагов, явно намыливаясь отвалить на крыло в сторону своих многочисленных товарок, кучковавшихся возле выхода на платформы и наблюдавших за происходящим издалека.
– Ну-ка, отдай! – Белов схватил ее за руку, сжал.
– Убивают! – взвизгнула цыганка. – Руку сломаешь! Не смей! Отпусти! За увечье квартиру продашь – не расплатишься!
Товарки тут же устремились ей на выручку.
«Плохо дело!» – только и успел подумать Белов, как вдруг слева от него мелькнула черная молния и разразилась хриплым лаем... Огромная собака непонятной породы рвалась с поводка. Седой кряжистый мужчина еле удерживал пса.
– Убери собаку!
– Деньги брось, брось деньги: спущу – разорвет! – свирепо выдал мужик и тут же ослабил поводок. Собачья пасть почти коснулась лица цыганки. – Бросай или спускаю!
– Ай, сволочь! На!! – Цыганка швырнула деньги под ноги Белова.
– Что ты связался, дурак? С кем ты связался? – мужик, подхватив деньги в полете, протянул их Белову: – Держи! Это ж цыгане! Это ж не люди! Стрелять, поголовно! К стенке всех! Резаком, весь рожок, в три ствола – по коленям, животу и по мордам! В брызги! Без комментариев! К херам собачьим!
«Фашист, – подумал Белов, расправляя баксы. – Фашист, а как вовремя!»
– Спасибо.
– Это ему спасибо скажи! – мужик кивнул на пса. – Без него мы – ноль! Он цыган, бомжей у меня... На тварь двуногую натаскан. Зверь! Золото! Четверых черных загрыз, – он потрепал пса за холку. – Умница!
– Несчастье тебе! – крикнула цыганка из клубка своих сородичей, боясь отделяться от них. – Казенный дом, тюрьма тебе будет. Гад сраный!
– Только стрелять, – резюмировал спаситель, гладя собаку по голове. – Голова, корпус, ноги.
Во все кассы стояли значительные очереди – человек по десять-пятнадцать.
Поезд на Воркуту отходил через сорок восемь минут.
– Товарищи, вы меня не пропустите без очереди? У меня уже сейчас посадку объявят: опаздываю!
– Да все опаздывают!
– Вон, встань в конец, как все!
– Он
– Просто нахал, вот и все!
Белов быстрым шагом двинулся вдоль касс, примериваясь – где людей поменьше.
Конечно, наименьшая очередь тоже ничего не гарантировала по сути: народа, может быть, мало как раз из-за того, что кассирша работает медленно, в темпе утопленницы. Люди это сразу замечают и становятся туда, где хоть и больше народа, но дело идет быстрее.
Он вдруг заметил окошко, за которым сидела кассирша, но народа перед которым не было ни души.
– Один купейный. Или СВ. Любой. Можно плацкартный. До Инты. На Воркутинский. На сегодня. На сейчас.
Кассирша внимательно и с интересом выслушала его тираду целиком, довольно хмыкнула и наклонилась чуть вперед – к окошку, к лицу Белова. Наклонившись, она слегка постучала длинным лакированным ногтем по стеклу, отделявшему ее от Белова, и спросила:
– Читать умеешь? Почитай!
На стекле перед самым лицом Белова висела бумажка с каракулями. Он с напряжением сумел их разобрать.
Там было нашкрябаны два слова: «Техническая пауза».
В воинских кассах кассирша сидела без дела, слушала музыку, покачивая в такт неимоверной прической: с ушей свисала пара черных проводков, соединявшихся на ее бюсте в один, сбегающий вниз и где-то там, под столом, оканчивавшийся, наверно, штекером, воткнутым в соответствующее гнездо ее скрытой от постороннего взгляда «мыльницы».
– Девушка, милая! Я не военный, но военнообязанный, я сержант! Сержант запаса! Мне б до Инты, а? Битте! Ну, пожалуйста!
Кассирша, не снимая наушников, мимически показала ему: «Погоны-то где?»
– Да я в гражданском, не видите разве – я в отпуске! Все так же безучастно, отдаваясь волнам музыки, кассирша сделала руками жест, показывая: «Документ?»
– Да черт вас взял бы, формалистов! – вскипел Белов и стукнул кулаком слегка, в досаде, около окошка.
Милиционер, дежуривший в зале, мгновенно обратил свое внимание на нарушителя спокойствия.
А девушка-кассирша только покачала головой – насмешливо и озорно: в такт музыке.
У этого окошка надпись гласила: ветераны, инвалиды, кавалеры трех степеней, лауреаты, депутаты, герои соцтруда, президенты, резиденты и все такие прочие – без очереди.
Но и к этому окошку очередь была не меньше, чем везде.
«Надо дать кому-нибудь взятку», – подумал Белов и оглянулся в поисках деловых.
Явных жучков, как на грех, в поле зрения не было.
Один только мент торчал посреди зала, уперевшись в Белова сосредоточенным взглядом слившихся воедино у переносицы глаз – как Полифем, циклоп – на Одиссея.
Белов отчего-то интерпретировал этот взгляд как предлагающий услуги. Конечно, мент же должен знать бандитов, спекулянтов, проституток: он с них кормится.